Миннесота - скандинавский штат - [3]

Разумеется, сейчас скандинавский элемент штата Миннесота представлен всему миру двумя вновь избранными сенаторами — Генриком Шипстедом и Магнусом Джонстоном. Трудно предсказать, что нового они привнесут в прославленный своей осмотрительной респектабельностью сенат, но несомненно, что они, как и Джон Джонсон, представляют все самое смелое, демократичное, реалистичное, американское в нашей истории.

Скандинавы — как хорошие, так и плохие — монополизировали политическую жизнь Миннесоты. Из девяти последних губернаторов штата, включая кандидата в сенаторы Пройса, шестеро были скандинавами. Гарольд Кнутсон, организатор республиканской фракции в конгрессе, тоже скандинав. Скандинавы составляют большинство в законодательном собрании штата, и если в законодательном собрании Санта-Фе депутаты-мексиканцы говорят по-испански, а в Квебеке парламентарии все еще ведут дебаты на французском языке, хотя давно уже являются гражданами британского доминиона, в Миннесоте политические деятели, родившиеся за границей, изъясняются лишь на одном наречии — американском. На нем они ведут дела, на нем говорят в семье. Может быть, сам глава семьи до двадцати лет жил о Скандинавии, но сыновья его будут говорить на том же английском языке — хорошем или плохом, дело десятое, — что и сыновья переселенцев из Мэна, а его дочери придут в музыкальные клубы или в компанию любителей коктейлей, в колледж или на фабрику с теми же предрассудками, идеалами, интонациями, что и девушки по фамилии Смит или Брустер.

Говорят, что Миннесота поражает своей новизной. На самом же деле в Миннесоте поражает не новизна, а старина — прочная, пронизанная традициями, завернутая в вату старина. Все это не соответствует представлению об Америке как о стране Свободы и Прогресса. Хотя некоторые районы штата еще так плохо освоены, что деревни посреди свежевспаханиых полей или запыленных сосен, по сути дела, всего лишь первые форпосты цивилизации, в крупных, а также и в некоторых мелких городах утвердилась столь же могущественная финансовая олигархия и почти столь же четкая структура общества, как в Лондоне, и эти силы определяют Трезвую Политику и прямо или косвенно контролируют всю деловую жизнь. Здесь есть свои Старинные Семейства, члены которых заключают браки преимущественно в своем кругу. Во всем мире под Старинным Семейством понимается семья, которая разбогатела по крайней мере на тридцать лет раньше, чем прочие семьи в этой округе. В Англии процесс «облагораживания» парвеню и спекулянтов занимает (максимум) пять поколений — независимо от того, идет ли речь о дельцах, нажившихся на поставках стали во время первой мировой войны, или о нетитулованных спекулянтах землей при Вильгельме Завоевателе. В Нью-Йорке это чаще всего происходит за три поколения. На Среднем Западе — за полтора.

Бытует у нас и еще одна чрезвычайно утешительная, но не имеющая в себе и зерна истины басня, будто все сыновья и внуки пионеров — бесшабашный, жизнерадостный народ, неотесанная, но пьяняще-независимая вольница. Правда, среди внуков людей, сражавшихся в 1862 году с индейцами и проходивших болотистыми тропами сотню миль, чтобы вызвать на подмогу отряд войск, есть такие, которые, как их деды, расчищают лес под пашню. Но есть среди них и такие, которые разбирают недостатки чая «Орандж пеко», сидя в изящно расписанных кондитерских, построенных на том месте, где три поколения назад стояли фургоны поселенцев; снаружи их дожидаются шоферы в лимузинах Пирс Эрроу (корпуса изготовлены по особому заказу Кимбаллом, серебряные наружные части — Тиффани); в своих любительских театрах они ставят пьесы Шницлера[9] и Сент-Джон Эрвина;[10] после репетиций упоенно вспоминают, как они познакомились в Париже с Джеймсом Джойсом, и всегда с аристократическим пренебрежением говорят о смехотворных попытках скандинавов и финнов втереться в их священную древнюю американскую касту. У многих из них немецкие фамилии.

Эти юнкеры — самая верхушка общества. Под ними, естественно, располагается полезная и все растущая прослойка образованных людей — врачей, учителей, журналистов, либерально настроенных юристов и музыкантов, которые уехали из Мюнхена или Милана, чтобы создавать оркестры в новой стране. Есть еще фермеры, ведущие хозяйство на научной основе. В сельскохозяйственной школе огромного Миннесотского университета кипит здоровая творческая мысль. И, конечно, между рабочим классом и аристократией существует еще армия расторопных Мужественных Американцев, любителей покера и мастеров «активной торговли» — самых характерных представителей нашей нации. Но даже и Мужественные Американцы не такое простое явление, как кажется. Никто не знает, каково их будущее, никто не смеет об этом задумываться. Может быть, их наивная самореклама и страх перед необычным вовсе не таят в себе общенациональной угрозы и они очень скоро исчезнут с лица земли. А может быть, стандартизированные ванны и автомобили породят не менее стандартизированную, скованную жесткими рамками культуру — культуру жаждущих культуры, искусственное искусство. Из нации, жующей табак, мы в мгновение ока превратились в нацию, пьющую чай; с такой же быстротой мы из страны деловой активности можем стать страной красивого и томного умирания. Если в политике нам необходимо держаться фабианских взглядов и не позволять реформаторам (как левым, так и несгибаемо правым) слишком уж быстро привести нас к совершенству, то в отношении ревностных радетелей Культуры нам еще более необходимо проявлять некоторую осторожность; если Усталый Бизнесмен не так уж прекрасен и несколько скучен, он по крайней мере стоит на реальной почве, а нам нужно опираться на реальность.