Министр и смерть - [13]

Она стояла у порога совсем тихо, наверное, метрах в десяти от стола, и неотрывно смотрела на нас. Казалось, она нас оценивает или, может, ищет кого-то взглядом...

Первой отреагировала на появление нежданной, хотя и приглашенной гостьи Сигне. Она поднялась так резко, что едва не опрокинула стол.

— Тетя Беата! Такая неожиданность... такая приятная неожиданность! Но, пожалуйста, проходите и садитесь, вы, должно быть, устали... так жарко. Я побегу приготовлю еще кофе! Магнус, дорогой, поставь, пожалуйста, тете стул!

Ожил и Магнус. Он загалопировал по газону на своих ходулях и скоро вернулся, прижимая к груди садовый стульчик.

Не обратив на все это никакого внимания, старуха даже не шевельнулась.

В ее немой и неподвижной фигуре было что-то непостижимое, зловещее. Я вспомнил, что Беата плохо слышит. Может, она не разобрала приветливых слов хозяйки? Но она видела мимику ее лица, улыбку. Или старуху настолько измотала ходьба, что она не могла сдвинуться с места? Но я не заметил, чтобы она задыхалась. Казалось, она не дышит вообще. Старуха стояла абсолютно неподвижно, как увядший цветок в вечерней тиши.

Мы уже все вскочили на ноги. Первой до старухи добралась Сигне. Несколько неуклюже потрепав старуху по щеке, она поцеловала ее, после чего, погоняемая демонами гостеприимства, пропала на кухне. Все другие выстроились в очередь. Никто, по-видимому, не спешил быть в ней первым. Один за другим все подходили к ней по газону и немного торжественно и смущенно здоровались. А я подумал: все они знают ее с детства, и она, наверное, уже тогда казалась им старой и грозной. Они воровали яблоки из ее сада, их ловили, обливали потоками брани. И они же, наверное, гораздо реже, ездили по ее поручениям на велосипеде на почту или в лавку, получая за это скромную плату. Впрочем, относительно последнего у меня имелись сомнения. Говорили, что Беата была порядочная скупердяйка и нелегко расставалась с денежками из своего кармана.

Я не знал, помнит ли она меня по нашим прежним коротким встречам, и поэтому прокричал ей мое имя и звание на ухо. Она взглянула на меня снизу. Во взгляде я прочел узнавание. Но я прочел в нем еще кое-что, и это меня удивило. Глаза Беаты излучали решимость и волю. Складки в уголках ее рта были так же тверды, как пальцы на рукояти трости.

Мы стояли перед ней, как горстка нашаливших школьников перед классной дамой. Барбру Бюлинд отошла к столу и занялась блюдечками и чашками. Магнус попытался усадить старуху, но та раздраженным жестом его попытку отвела.

Но, во всяком случае, после этого она заговорила. Голос звучал твердо и ясно.

— Сегодня день рождения Сигне. Я знаю. Я не собиралась приходить и не принесла подарка, но желаю ей в будущем всякого счастья. Если пожелания старой женщины еще чего-то стоят.

Она замолкла и, как птица, наклонила голову набок.

— Ты, Магнус, не должен запускать свой дом и сад. Родителям это бы не понравилось. Нужно оберегать то, что ты от них получил.

Заметив, что Магнус готовится возразить, старуха взглядом остановила его.

— Конечно, ты скажешь, что это не мое дело. И что на все есть свои причины. Но, когда становишься старой, хочется, чтобы все оставалось, как было раньше.

Она перевела взгляд на стол.

— Барбру, будь добра, подойди! Я хочу поговорить с тобой!

Одна из ложечек звякнула о блюдце.

— Вы, тетя, хотите поговорить? Пойдемте в дом и сядем! Здесь так много... так жарко. И вы сможете отдохнуть.

Голос звучал нервно, принужденно.

— Мы можем поговорить и здесь. То, что я хочу сказать, много времени не займет. Я пре красно могу сказать это стоя. И не нужно никаких тайн. Я никогда ничего не делала втайне от других.

Я восхищенно наблюдал, как появился и пропал на щеках Барбру Бюлинд розовый румянец.

— Пять лет назад ты получила от меня второй ключ от дома. Ты сама попросила его у меня. Ты сказала тогда, что тебе так будет спокойнее. Ты часто беспокоилась, когда стучала в дверь и ждала, пока я не услышу, не подойду и не открою. Я дала тебе ключ, хотя считала, что причин для беспокойства нет.

Беата в упор глядела на обращенное к ней открытое, беззащитное лицо племянницы.

— Отдай мне мой ключ, Барбру!

Теперь во взгляде Барбру Бюлинд я увидел не только замешательство и неуверенность. В нем появился страх.

— Но почему?.. Разве не принято знать?.. Все шло так хорошо... — Вопросы повисали в воздухе, нащупывали путь, искали источник опасности.

— Раньше мне тоже так было спокойнее. Но теперь я не перестану беспокоиться, пока не получу ключ обратно.

— Конечно, как вы, тетя, захотите... Сейчас... он у меня в сумочке.

Она вернулась в ключом через минуту и протянула его старухе осторожно, словно протягивала мясо хищнику. Не глядя, та опустила его в карман своего серо-голубого балахона.

— Если у тебя появится желание навестить меня, заходи — добро пожаловать! Но приходи, когда я дома, я сама открою тебе! Никаких других посещений я не потерплю. Ты знаешь, я говорю серьезно. Никаких других посещений я не по терплю. Так и передай тому, кто этого, может быть, не понимает!

Она медленно окинула нас взглядом, поворачивая голову на своей птичьей шее, пока не посмотрела каждому в глаза. Потом властным и казавшимся совершенно естественным в ее устах тоном продолжила: