Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ - [92]

Впрочем, все это — я говорю о смене первых лиц — уже следствие. Главное: Горбачев этот выбор сделал. Сделал в пользу ведомства, в советах и информации которого нуждался более, чем в рекомендациях того же Яковлева.

И это тоже в традициях нашей власти: не только КГБ поставлял ей данные политического сыска — подслушивания, подглядывания и т. д., но и сами первые лица государства востребовали именно такого рода информацию, которую, понятно, никто другой им дать не мог. Только за один 1990 год Горбачев получил от ПГУ КГБ СССР 67 записок^{76} с рассказом о том, что говорили, делали, с кем, простите, спали его оппоненты, сотоварищи в стране и за рубежом.

«Несколько дней NN (конкретная фамилия — Е.А.) провел на Гавайских островах с советской гражданкой ММ (конкретная фамилия — Е.А.), с которой он находился в интимных отношениях», — сообщалось в совершенно секретном письме руководства КГБ № 359-К от 21.02.90 на имя товарища Горбачева М. С. Внизу письма приписка: «Тов. Горбачеву доложено. Тов. Лукьянов проинформирован».^{77}

«Это все равно как сесть на «иглу»: стоит один раз политику прочитать данные, скажем, прослушивания телефонных разговоров своего оппонента, и он от таких «записок» отказаться уже не сможет…» — говорил мне один из высокопоставленных комитетчиков.

И последнее об информации и монополии на нее. В 1987 году генерал КГБ Олег Калугин направил Горбачеву письмо, в котором предупреждал: программа реформ в стране закончится крахом, если не изменится положение КГБ в обществе. Реакции не последовало. В 1990 году Президент Михаил Горбачев своим указом лишил Калугина генеральских погон.

«Кто владеет информацией, тот и правит бал», — сказал мне как-то полковник КГБ Владимир Рубанов.

КГБ — владел. И — правил.

* * *

Осень 1990 года вошла в историю мировой политологии как «правый поворот Горбачева». Между тем, на мой взгляд, все было гораздо трагичнее, нежели просто хаотические передвижения Президента СССР в одной и той же системе координат.

В конце лета того года на свет появилась программа экономических реформ «500 дней» Станислава Шаталина и Григория Явлинского, которая, предлагая передать полномочия Центра, Москвы — республикам, посягала уже не на какую-то там статью Конституции или политический имидж власти — на собственность олигархии. Коей — собственностью — была вся страна, в случае если СССР оставался империей, и каковую верхушка олигархии теряла, если управление экономикой переходило в ведение республик. Вот это было уже серьезной угрозой олигархии.

Началась откровенная демонстрация силы.

6 сентября газета «Правда» публикует манифест Военно-промышленного комплекса «Статус — «оборонке», который подписали 46 генералов — от директора завода, выпускающего сукно для солдатских шинелей, до генеральных конструкторов крупнейших космических и военных фирм страны. Манифест явился публичным предупреждением: дескать, ВПК ни пяди своей власти и собственности не отдаст.

11 сентября Борис Ельцин на Сессии Верховного Совета России сообщает: к Москве движутся войска и боевая техника. Информация пришла от союза социальной защиты военнослужащих «Щит», а точнее — от полковника Сергея Кудинова, начальника политотдела (ныне — бывшего) Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища. Он сообщил: к столице направляется Рязанский парашютно-десантный полк, части Тульской дивизии и Псковской военно-десантной дивизии. Им выданы боеприпасы, предоставлена техника.^{78} Министерство обороны СССР весьма нервно парировало: войска перебрасываются к Москве… для уборки картофеля и подготовки к ноябрьскому параду на Красной площади. А полный боекомплект, выданный воинским частям, — это что, тоже для картофеля? — поинтересовался «Щит».

В тот же день на заседании Верховного Совета СССР Михаил Горбачев сказал парламентариям, что склонен поддержать программу Шаталина — Явлинского.^{79} Спустя неделю — он практически от нее отказывается.

Начало октября. На заседании правительства страны — Совета Министров СССР — тогда еще под руководством Николая Рыжкова обсуждается вопрос о неотложных мерах по борьбе с преступностью, буквально захлестнувшей, как следовало из доклада, страну. Председатель КГБ СССР Владимир Крючков сообщает, что практически все подразделения вверенного ему ведомства на эту борьбу уже задействованы, и… требует увеличения бюджета КГБ.^{80} Министр внутренних дел — тогда им был еще Вадим Бакатин, — правда, говорит, что темпы роста преступности на самом деле сократились в 2,5 раза по сравнению с годом предыдущим.^{81} Однако эффекта это не возымело. В конце месяца появляется соответствующее постановление Совета Министров СССР, а в руки журналистов попадает документ «Предложения о чрезвычайных мерах по борьбе с нарушениями правопорядка», которым КГБ отводится столь же чрезвычайная роль.^{82} Вадим Бакатин со своим постом вскоре внезапно расстанется, его заменит бывший чекист Борис Пуго.

Ноябрь. На политической сцене неожиданно возникает мало кому дотоле известный «Центристский блок политических партий». Его лидеров принимают Премьер-министр Рыжков и Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, которые готовы оказать блоку всяческую поддержку. В числе тех, кто вошел в этот блок, — председатель Либерально-демократической партии Владимир Жириновский, месяцем раньше исключенный из рядов своей же партии «за сотрудничество с КГБ».