Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ - [79]
И еще пример. Однажды мой известный коллега был приглашен в Высшую школу КГБ на встречу со слушателями старших курсов — нового, молодого поколения чекистов эпохи перестройки. Вернулся он оттуда совершенно растерянный: «Ты не можешь даже себе представить меры ненависти аудитории к независимой прессе, новым предпринимателям, и демократам».
…Страна, которая прочитает «Архипелаг ГУЛАГ» — будет уже другой страной, — так, кажется, писал Солженицын. Чекисты прочитали «Архипелаг» раньше, чем вся страна. Но и страна, в конце концов, в 89-ом году, удостоилась. И стоя в бесконечных очередях за колбасой и сыром, ругала Горбачева за то, что «он собирается распродать Союз иностранцам», прибалтов — за то, что они хотели независимости, и кляли демократов за то, что те предали социализм. Слово «вредители» — слово, повторяемое на страницах гениальной книги сотни, тысячи раз, слово, по которому в сталинские времена шли в лагеря и на плаху миллионы людей, — все чаще и чаще слышится в этих очередях…
И, наконец, в качестве третьего примера — мой диалог с подполковником КГБ, сотрудником идеологической контрразведки и весьма серьезным критиком КГБ Александром Кичихиным[58]:
Я: Когда же, наконец, будет ликвидировано ваше управление?
Кичихин: Его ни в коем случае нельзя ликвидировать.
Я: Вы серьезно? Вы действительно считаете, что Комитет по-прежнему должен знать и контролировать настроения, мнения, мысли сограждан?
Кичихин: Безусловно. Иначе…
Дальше подполковник практически повторил слова В. Семичастного — Председателя КГБ хрущевской поры, которые я приводила в начале этой главы.
А теперь некоторые цифры. По данным опроса, проведенного социологической лабораторией КГБ СССР(!) в мае-июне 1991 года, то есть на шестом году перестройки и гласности:
— 50 процентов слушателей Высшей школы КГБ СССР — чекистов завтрашнего дня — исповедуют биоморализм, полагают, что существует разная мораль для своих и для чужих; 35,5 процентов из них согласились с тем, что «цель оправдывает средства»; 33,3 процента считают, что нравственность чекиста отличается от нравственности обычного человека;
— 77,6 процентов убеждены, что причиной бедственного положения страны является саботаж, 19,3 процента — отнесли наши беды на счет действий западных спецслужб; 13,4 процента подозревают, что радикально настроенные неформалы содержатся также на средства мировых ЦРУ; 42,3 винят эти же службы в обострении национальных отношений внутри страны.
Наконец, 62,6 процента кадровых, действующих чекистов оправдывают применение силы для разгона мирной демонстрации, даже если это повлечет за собой кровь, как было в Тбилиси в апреле 1989 года, когда погибло 9 человек. Чекисты полагают, что антисоветские, антигосударственные действия должны подавляться силой.>{20}
«Специфика мышления», — объясняют социологи. Специфика.
Вот почему я убеждена, что никакой перестройке, никакому обновлению, никаким самым радикальным реформам КГБ не подлежит. И никакая демократия в этой стране невозможна, пока существует ведомство, которое под новыми лозунгами, но теми же методами, теми же руками, теми же мозгами и с той же ментальностью делает свою работу. Вот почему страны, которые действительно пытаются распрощаться с тоталитарным режимом, первым своим шагом ликвидировали прежние структуры госбезопасности. Когда Яна Румла — одного из нынешних руководителей министерства внутренних дел ЧСФР, в который входит и департамент безопасности, спросили, как же он собирается обходиться без старых кадровых офицеров госбезопасности — профессионалов своего дела, он ответил: «Такие профессионалы, которые работали при прежнем режиме, нам не нужны».>{21} Жестоко? Конечно. Потому как касается живых людей. Но боюсь, что иного выхода нет.
Наша перестройка это доказала.
Так что же было в действительности, а не в тех сказках о гласности и перестройке в КГБ, которыми потчевал Крючков не только женщин-журналисток, но и всех нас на протяжении последних лет?
А было следующее. Провозглашенная Горбачевым «политика нового мышления», которая должна была дать передых страдающему тяжелой экономической одышкой советскому ВПК в его безумном марафоне «догнать и перегнать Америку», позволила Комитету сконцентрировать свои усилия прежде всего внутри страны, в полной мере заняться своим любимым и главным делом — политическим сыском.
Конечно, и раньше КГБ без этой работы не сидел. Но никогда прежде, за исключением разве что сталинских времен, у него не было такого обширного поля деятельности и таких полномочий. Ибо впервые за семьдесят с лишним лет существования режима страна подняла голову. И эту голову — сотни тысяч голов! — требовалось знать.
Сей перифраз известного стихотворения Александра Сергеевича Пушкина[59] стал особенно популярен в 1989 году, после Первого съезда народных депутатов СССР, когда сформировалась парламентская оппозиция — Межрегиональная группа депутатов, и мера политизации страны достигла своего апогея.
Николай Афанасьевич Сотников (1900–1978) прожил большую и творчески насыщенную жизнь. Издательский редактор, газетный журналист, редактор и киносценарист киностудии «Леннаучфильм», ответственный секретарь Совета по драматургии Союза писателей России – все эти должности обогатили творческий опыт писателя, расширили диапазон его творческих интересов. В жизни ему посчастливилось знать выдающихся деятелей литературы, искусства и науки, поведать о них современным читателям и зрителям.Данный мемориальный сборник представляет из себя как бы книги в одной книге: это документальные повествования о знаменитом французском шансонье Пьере Дегейтере, о династии дрессировщиков Дуровых, о выдающемся учёном Н.
Животворящей святыней назвал А.С. Пушкин два чувства, столь близкие русскому человеку – «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Отсутствие этих чувств, пренебрежение ими лишает человека самостояния и самосознания. И чтобы не делал он в этом бренном мире, какие бы усилия не прилагал к достижению поставленных целей – без этой любви к истокам своим, все превращается в сизифов труд, является суетой сует, становится, как ни страшно, алтарем без божества.Очерками из современной жизни страны, людей, рассказами о былом – эти мысли пытается своеобразно донести до читателей автор данной книги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.