Мимолетное сияние (Марина Мнишек) - [7]

…Марина проснулась от голоса мужа:

– Сердце мое, зрада!

Постель была пуста, Дмитрия нет рядом. Вдали беспрерывно гудели колокола. Но, заглушая набатный звон, неслись со всех сторон крики, вопли ужаса, призывы о помощи. Прибежала полуодетая Барбара Казановская.

– Где мой супруг? Где Дмитрий?! – выкрикнула Марина.

– Не знаю, – ответила Барбара. – Басманов убит – вот все, что мне известно…

Слова о гибели Петра Федоровича Басманова, которого Марина знала как ближайшего друга и наперсника мужа, сразили царицу. Это было все равно что услышать о гибели Дмитрия!

У нее словно бы разум отшибло. Оттолкнув Барбару, Марина в одной нижней юбке выскочила из опочивальни, пролетела сквозь толпу своих женщин – простоволосых, полуодетых, перепуганных – и вылетела в сени.

Она пыталась найти убежище в погребе и какое-то время отсиживалась там, но темнота и неизвестность вскоре измучили ее и выгнали снова в дворцовые коридоры.

А здесь творилось страшное. По лестнице вверх и вниз сновали люди. Закрывая голову руками, бежал какой-то обезоруженный алебардщик, за ним гнались московиты, свистя и улюлюкая, как на псовой охоте. Мужики вошли в такой раж, что сшибли Марину со ступенек. Она упала, тотчас вскочила, чтобы не быть раздавленной их здоровенными ножищами.

– Где их поганая царица? – вдруг завопили за поворотом. – Подать сюда проклятую еретичку!

Марину точно бы ожгло кнутом. Не только страх заставил ее похолодеть, но и воспоминание о том, что она почти раздета. В одной рубашке, с голыми руками, босая…

Чувство собственного достоинства ожило в ней с такой внезапностью, что у Марины словно крылья выросли. Она побежала по лестнице, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей, на кровь, обагрившую стены и ступени. Никем не замеченная, никем не остановленная, она воротилась в свои покои и приказала подать себе одеться. Она уже поняла, что случилась непоправимая беда, но все еще надеялась, что вот-вот Дмитрий придет за ней и одним своим царственным окриком заставит угомониться разбушевавшихся москалей. И она должна вести себя так, чтобы быть достойной супруга!

Мелькнуло кошмарное воспоминание – именно сегодня Москва должна была присягать царице Марине… Она еще не могла поверить, что все мечты ее, все надежды рухнули…

И тут в комнату влетели насмерть перепуганные фрейлины, а за ними Ян Осмольский, юный дворянин из свиты Марины, паж, давно и тайно влюбленный в свою госпожу.

Одним махом он задвинул засов на двери и только тогда повернулся к государыне.

– Беда, моя ясная панна, – выдохнул Осмольский. – Беда! Они идут, тебя ищут, прячься! Сюда они войдут только через мой труп!

Он обнажил саблю и стал напротив двери. В ту же минуту грянул залп со стороны коридора, и от двери полетели щепы. Дым от выстрелов рассеялся, и нападающие увидели, что дверь разломана, а из комнаты им никто не отвечает пальбой. Чьи-то руки просунулись в щели и отодвинули засов, вернее, просто сорвали его.

Дверь распахнулась. Пронзенный выстрелами, Ян Осмольский все еще стоял посреди комнаты, опираясь на саблю. Вот он медленно вскинул ее, покачнулся – и упал под градом обрушившихся на него ударов клинков, топоров, дубинок.

Он лежал на пути мятежников, и, чтобы вломиться в комнату, им и впрямь пришлось переступить через его труп. Его топтали, о него спотыкались…

Не помня себя от ужаса, Марина упала на колени рядом с Яном, и вдруг ее оглушил грубый оклик:

– Эй вы, польские шлюхи! Где ваш царь, где ваша царица?

В то же мгновение какой-то тяжелый ворох обрушился на нее, и все стемнело вокруг.

– Откуда мне знать, где царь! – услышала она прямо над собой голос Барбары и завозилась было в душной темноте, однако получила чувствительный тычок в бок и сообразила, что темный ворох – это юбки Барбары, которая прикрыла ими царицу, чтобы спрятать ее от толпы, так что надо сидеть и молчать!

Вслед за этим началось что-то еще более страшное. Озверевшие мужики валили с ног беззащитных женщин и набрасывались на них по нескольку человек сразу. Они были настолько одурманены кровью, похотью, безнаказанностью, что намеревались изнасиловать даже Ванду Хмелевскую – даму преклонных лет, которая была ранена теми же выстрелами, которые сразили Яна Осмольского, и без сознания лежала на полу!

Марина, маленькая и худенькая, успела в этой суматохе скользнуть к своей кровати, спрятаться за ней и остаться не замеченной московитами.

Она сидела в своем укрытии все время, пока длилась гнусная оргия, не чая, останется ли сама жива и нетронута или придет и ее черед. Наконец кто-то догадался сказать боярам, которые руководили мятежом, что в покоях царицы творится страшное, и Шуйский явился прекратить насилие.

– Где ваша госпожа? – встревоженно крикнул он, врываясь в комнату, где от него в ужасе бросились измученные женщины. – Где пани Марина?

Перед этим человеком Марина не могла обнаружить своего страха. Выступила вперед, не подавая виду, что подгибаются коленки:

– Я здесь, сударь. Что ты желаешь мне сказать или передать? Или просто явился полюбоваться на то, что натворили твои псы?

Шуйский с оскорбленным видом поджал губы.

– Это произошло против нашей воли, – угрюмо принялся оправдываться он. – Клянусь господом богом, что подобное не повторится. И вы, пани Марина, и ваши женщины могут быть спокойны за свою участь. Сейчас мы приставим к дверям надежную стражу, чтобы охранить вас от насилия и ваши вещи от грабежа, а когда смута уляжется, вас проводят к вашему отцу.