Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [43]

— Ну и паршивец Горький, как ему не стыдно было смотреть в глаза людям после такой брехни?

Сережа рассмеялся:

— Я, признаться, удивился, когда увидел, какую книгу ты выбрала.

— Почему же ты не посоветовал мне купить что-либо другое?

— Я думал, ты знаешь, что тебе хочется и что покупаешь.

— Я надеялась, что рассказы о приволжских городах как раз подходящее теперь чтение, но эта грязь больше, чем можно было ожидать, даже от "буревестника" революции.

— Выбрось ты своего Горького за борт, чтобы он не портил тебе настроение во время поездки.

На пароходе поднялась суматоха, когда увидели, что книга упала за борт. "Такая большая и, видно, дорогая книга, — говорили пассажиры, — как жаль, что упала". А я с удовольствием наблюдала, как она набухла в воде и потонула. Стоявший недалеко от нас пассажир, наш сосед по каюте, как я потом узнала, учитель, спросил:

— Что это за книга?

— Избранные произведения Горького.

Мне показалось, что в его глазах мелькнуло удовольствие и он понял, почему она упала в воду. С этого времени он сделался моим хорошим приятелем до самого конца поездки.

Мы выходили и осматривали все города, где останавливался пароход. Мне очень понравилась Самара, в ней много небольших домиков, украшенных как кружевом, деревянной резьбой. У нас на Кубани также украшают дома резьбой, и у нас дома на веранде была резьба, но она большею частью простого рисунка и ее немного; здесь же кружево резьбы сложного узора и его много: вокруг окон, крылечка и вдоль всей крыши, и это делало город очень нарядным! Мне также понравился саратовский театр и здание городского управления, выстроенные в старорусском стиле к трехсотлетнему юбилею царствования дома Романовых.

Мы провели также несколько часов в Казани, осматривая старинную татарскую крепость.

В Нижнем Новгороде мы прожили два дня, а потом через Ярославль поехали в Ленинград. Мы собирались ехать по каналу Москва-Волга, но в нужный нам день на пароход не было билетов, а кроме того, мне уже надоело ехать на пароходе и мы решили проехать северным путем, где мы еще никогда не были. Ехать было очень удобно, мы купили билеты в "международный" вагон первого класса.

Северный лес из окна вагона казался мне необыкновенно красивым. Особенно очаровательными были березы. У нас на Кубани березы — редкость. В Вязьме я купила большой пакет вяземских пряников и отослала их в подарок дочке.

Приехав в Ленинград, мы остановились у моего товарища студенческих лет Максима Чумака. Он живет не в самом Ленинграде, а Детском Селе. По ленинградским стандартам, у него довольно большая квартира: две комнаты, кухня и балкон. Квартира находится в бывшем монастыре, и тотчас же за монастырской стеной детскосельский парк.

В студенческие годы Максим был нашим партийным руководителем, секретарем бюро парткома института. Он всегда был убежденным и заядлым коммунистом, принимавшим деятельное участие в расправе над кубанскими казаками во время коллективизации, хотя сам и был сын казака. Несмотря на то, что я не разделяла его политических убеждений (я это всеми силами скрывала), мы всегда были хорошими друзьями, и мне интересно было встретиться с ним снова.

Максим мало изменился. К тридцати годам он достиг звания доцента в столичном институте, имел семью, хорошую квартиру, и я ожидала увидеть его счастливым и здоровым. А он каким был худым и серолицым студентом, таким и остался.

— Что ты такой измученный? — спросила я его. — Верно, по-старому отдаешь много сил общественной работе!

— Приходится отдавать, — ответил он коротко.

Семья у него небольшая: жена, дочка и мать жены; отец жены недавно умер и мать переехала жить к ним. Это для них очень удобно: Ляля может продолжать работу, не беспокоясь и не заботясь о дочке. С первых же дней я заметила, что в их семье не все благополучно: по-видимому, он и теща не ладили, и это подтвердилось.

Как-то, когда мы остались с ней вдвоем, она спросила:

— Вы, Валентина Алексеевна, старый друг Максима, скажите, что, он всегда был пьяницей?

Я была поражена.

— Я знаю, он выпивал, как почти все ребята, но пьяницей не был. Я даже никогда не видела его пьяным!

— А теперь, я боюсь, он превращается в настоящего алкоголика. Разве вы не заметили, у нас ни одна еда не обходится без водки?

— Я думала, водка на столе ради нашего приезда.

— Нет, ради вашего приезда он пьет меньше. Он страшно сердится, если я скажу что-либо против выпивки. У нас из-за этого часто бывают скандалы.

— А что же Ляля смотрит?

— Ляля у него под башмаком, боится сказать ему слово против. Она тоже беспокоится, что он недолго проживет на такой диете.

— Как же он, так вот один и напивается?

— Да, выпивает за обедом несколько рюмок, а вечером, когда свободен, ходит в пивную. Ляля говорит, что когда они ходят обедать, во время перерыва на службе, он и там выпивает. Вот это и есть самое страшное, что делает человека алкоголиком, он все время под влиянием алкоголя.

— Как же так, пьет он много, а по службе у него большие успехи, да и по партийной линии он далеко пошел?

— Он очень способный. Но он уже дошел до своей точки, и дальше не пойдет, водка не пустит!