Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [40]

— Ты знаешь, — говорила мне потом мама, — пока я не отслужила панихиды по Савве, я и Зина не могли спокойно спать. Я знаю, что тысячи и тысячи православных лежат без христианского погребения, и Господь не оставит их души без Своей милости, но все равно так хочется чем-нибудь помочь своему близкому, ушедшему навсегда.

Савва был одним из немногих инженерно-технических работников, носивших форменную фуражку после того как профсоюзом была начата кампания против ношения форменной одежды. Кампания началась среди студентов и они, зависимые более других от государства, покорились довольно скоро, потом кампания перешла на производство, но инженеры и техники не так легко уступили и некоторые, в числе их и Савва, донашивали свои форменные фуражки до конца. Он мне рассказывал, как однажды председатель месткома, указывая на фуражку, сказал ему:

— Почему вы, Савва Степанович, все еще держитесь за эту вывеску? Почти все сняли форменные фуражки, а вы все носите.

— Разве есть закон, запрещающий носить форму?

— Закона нет, но зачем выделяться и показывать всем свое образование?

— А почему я должен его скрывать? Я считаю очень удобным на службе, когда известно, кто старший, и люди знают, к кому обращаться в случае нужды.

— Вас и так все знают, в лицо знают.

— Вот поэтому и знают, что я заметен по фуражке.

— Партия и правительство стремятся к тому, чтобы не было различия между умственным и физическим трудом, а вы подчеркиваете, что вы интеллигент.

— Дорогой товарищ, разница не в одежде, а в том, кто сколько получает за свой труд.

— Мы это скоро уравняем.

— Конечно, уравняем, — согласился Савва, — но только я фуражку пока носить буду, я так больше женщинам нравлюсь, — перевел Савва разговор в шутку.

— Безобразие, все хотят отрегулировать по-своему, ~ говорил Савва, передавая нам этот разговор, — не имеешь права носить одежду, какая тебе нравится. Я было думал: доношу эту фуражку и новой покупать не буду, они вышли из моды, а теперь дудки! Поеду в Ростов, закажу себе новую.

Так он и сделал, до самой смерти носил форменную фуражку.

20

Мне бывало интересно говорить с инженером Ковалем, только беда в том, что все наши разговоры обязательно кончались политикой и после таких разговоров я беспокоилась: не сказала ли я ему чего-нибудь "не созвучного коммунистическому мышлению"? Сегодня мы говорили об искусстве. Он рассказывал мне, что видел картины футуристов в Москве; они ему не понравились.

— Футуризм это не искусство, — говорил он, — искусство всегда выражает идеи правящего класса, а что выражают футуристы? Только сумбур в своей собственной голове.

— А какую политическую идею выражает, скажем, Бельведерский Аполлон?

— Идея совершенно определенная. Греция в то время старалась расширить свои владения и ей нужны были войны. Успех войны зависел от ловкости и выносливости воинов, вот греческие художники и восхваляли физическое совершенство человека. Когда господствующий класс перестает быть ведущим идейно, первые признаки его несостоятельности проявляются в искусстве: представители этого класса предаются извращениям, а художники передают это в виде кубизма и футуризма. Художникам просто нечего было сказать, я подразумеваю, художникам, служившим интересам буржуазии и помещиков. У них не было новых идей. Наиболее чуткая часть художников в такое время начинает выражать идеи класса, идущего на смену. Так было у нас перед революцией.

— Но можно ли отнести к этой категории искусство, в котором художник выражает чувства, переживаемые человеком во всяком обществе: горе, радость, любовь?

— Конечно, есть такой вид искусства, но лирические темы не должны занимать много места. Если художник начинает слишком много копаться в своих собственных чувствах, то это извращение, это значит, что у него нет ничего более серьезного сказать.

— Но это может значить, что он ищет новые, более совершенные формы для передачи человеческих чувств. В жизни отдельного человека личные чувства занимают большое место и они также должны быть выражены в искусстве.

— Пока мы не построим коммунизма, мы не можем позволить себе роскоши тратить таланты на обслуживание личных нужд. И передовики искусства это понимают. Наши, советские писатели, художники, музыканты понимают, что все силы должны быть направлены к одной цели.

— Если искусство так чутко выражает передовые идеи, являясь как бы барометром, указывающим насколько господствующий класс здоров, то выходит, что государство не должно цензурировать искусство.

— В период классовой борьбы есть люди владеющие мастерством, но с чуждой идеологией. Им нельзя давать воли.

— Таких не должно быть много и на них не должно обращать внимания. Государственная цензура очень опасная вещь. Допустим, что партия оторвалась от народа и уже не выражает его воли, а цензура все еще в ее руках. В таком, гипотетическом случае, цензура будет задерживать прогресс.

— У нас такого положения быть не может. Партия все время пополняется и обновляется новыми членами из всех слоев населения и у нас внутрипартийная демократия. И, конечно, когда мы придем к коммунистическому, беспартийному обществу, никакой цензуры не будет.