Милый Эдвард - [41]

Кажется, у этого вопроса не было ответа, но Эдвард вспомнил, как отец оценивал одно из его письменных заданий со словами: «Ты должен уточнить понятия. Что значит “лучше”? Лучше, чем что?»

Листья с деревьев давно облетели, небо обесцветилось. Пара дорожных знаков указывала на то, что они покидают Нью-Джерси и въезжают на территорию Делавэра. Джон предложил Эдварду выбрать саундтреки из очередного бродвейского мюзикла. Эдвард просмотрел списки, пытаясь понять, какой из них менее ужасен.

– Может, «Богему»?

– Отличное решение, – сказал Джон, и они до самого конца поездки слушали, как бедные молодые художники и музыканты изливают свои чувства.

В ту ночь они остановились в отеле. Эдвард лежал в темноте и слушал, как храпит дядя. Во время поездки его тело болело так, будто гравитация была больше, чем обычно. Он надеялся, что это прекратится, когда машина остановится, и на какое-то время оно действительно прекратилось, но вот теперь, в темноте, вернулось опять. Эдвард извивался под хлопковыми простынями. Их касание напоминало ему о выписке из больницы: тогда его тело заболело по-новому, оказалось, что больница была экзоскелетом, она защищала его, а без нее он стал уязвим. Эдвард прижал руки ко лбу, пытаясь справиться с давлением. Он лежал в гостиничной кровати, окруженный странной темнотой, и слушал тарахтение вентилятора, смешивающееся с храпом дяди. Эдвард чувствовал себя оторванным от реальности: как будто он мог находиться где угодно в пространстве, где угодно во времени, и кругом его настигал лишь ужас. Когда ему удалось заснуть, его тело вытолкнуло его обратно и началась паника: где я?

– Думаю, нам нужен условный сигнал на случай, если ты захочешь уйти посреди слушания, – сказал Джон за завтраком.

– Условный сигнал? – Эдвард подумал о докторе Майке и его бейсболке.

– Можно сказать: «Мне жарко». Если ты так скажешь, мы уйдем.

– А что, если там действительно будет жарко?

– Тогда не говори об этом.

– О, ладно. Хорошая идея.

Слушание проходило в конференц-центре Национального совета по транспортной безопасности, расположенном в Вашингтоне. Улицы перекрыли, и из-за этого пришлось припарковаться в нескольких кварталах от отеля.

– Наверное, что-то строят, – сказал Джон, пока они шли. Как только они миновали квартал и завернули за угол, людей стало больше. Им пришлось продираться сквозь толпу. – Как думаешь? – Кажется, Джон обращался к самому себе.

Внезапно руки Эдварда покрылись мурашками. Прежде, чем он успел понять почему, мужчина, пахнущий острым лосьоном после бритья, повернулся к нему и вежливо изрек:

– Моя жена была в самолете.

Сперва Эдварду показалось, что этот человек лжет – это просто какой-то незнакомец, решивший над ним подшутить. Но вот кто-то другой тоже обратился к нему, будто бы ободренный словами мужчины, заговорившего первым.

– Привет… Эдвард? Извини за беспокойство, но я хотел спросить, не видел ли ты мою сестру? – Женщина протянула ему телефон с фотографией кудрявой улыбающейся брюнетки.

Эдвард хотел ответить, но его голос задрожал.

– Ее зовут Ролина, – продолжила женщина.

Перед ним появился еще один телефон, теперь уже с другой стороны. На его экране был изображен азиат средних лет. Голубоглазый неряшливый парень протянул распечатанную фотографию старухи с седыми кудрями и натужной улыбкой.

– Узнаешь мою маму?

Экраны, лица. Взгляд Эдварда заметался. Он думал, что должен ответить, но не мог; ему показалось, что он разучился говорить.

Он слышал, как слова накладываются друг на друга: девушка, мать, двоюродный брат, приятель, бойфренд.

– Я хочу снять документальный фильм о единственных выживших. Могу я взять у тебя интервью? – спросил кто-то.

Джон схватил Эдварда за руку и потянул его вправо, с тротуара в химчистку. Как только они вошли, дядя повернул замок на двери.

– У меня есть кикстартер! – кричал парень сквозь стекло.

– Эй! – окликнул их человек за стойкой, но замолк, когда увидел камеры и лица, застывшие в окне. – Звезды что ли? – спросил он. – Вы оба? Снимаетесь в фильмах?

Эдвард отвернулся от окна.

– Можно ваш автограф для моей стены?

– Не думаю, – ответил Эдвард.

Джон позвонил представителю Совета по безопасности, и вскоре тот появился в химчистке, он вывел их через черный ход и заслонил Эдварда от толпы. Руки тянулись к мальчику, касались его ладоней, плеч. Он видел еще больше телефонов, еще больше фотографий мужчин и женщин. Его бомбардировали именами.

– Каково это – выжить в крушении? – спрашивал кто-то.

Дама с сильным южным акцентом читала «Аве Мария» – единственную молитву, которую Эдвард знал наизусть. Бездомная женщина, обитавшая на их местной нью-йоркской детской площадке, имела обыкновение сидеть на скамейке и целый день выкрикивать молитву. Иногда Джордан подкрадывался к Эдди, когда тот решал уравнение или читал, и напевал ему на ухо: «Славься, Мария, преисполненная благодати, Господь с тобой». Эдвард помнил, когда это случилось в последний раз, как его брат пел, и как он снял кроссовку и швырнул ее в удаляющуюся спину Джордана, и как оба они рассмеялись.

– Никому не было бы дела до этого парня, если бы он был черным. Вы, люди, понимаете это? Они сравнивают его ситуацию со вторым пришествием только потому, что он белый! – кричал голос позади Эдварда.