Мильтон в Америке - [23]

— Разве в Лондоне есть дикари? Или язычники?

— Сколько угодно. Только что они одеты как мы: в плащи и шляпы. Когда я упомянул Лондон, мистер Мильтон вздохнул. «Желал бы я с Божьей помощью оказаться там снова. Я думал, мы сможем сотворить в пустыне Эдем, но теперь…» — «Назад к домам и сточным канавам?» — «Да». — «Тюрьме и палачу?» — «Что ждало нас здесь, как не кара Божья, куда более страшная?» — «Если мне попадутся башмаки, сэр, я выдерну шнурок». — «Это еще зачем?» — «Чтобы у вас было на чем повеситься». — «Нет, Гусперо, не надо, а то, боюсь, ты будешь обречен на одиночество. Иди вперед».

Мы вошли в лес. Медленно пробираясь среди упавших стволов, через подлесок и сплетение ветвей, я не забывал помечать ножом каждое дерево на своем пути. Прошло несколько минут, и мистер Мильтон втянул носом воздух. «Пахнет водой, — сказал он. — Слева».

В тот же миг я заметил впереди неровную тропку и с громким криком «о-го-го» рванул туда.

— Знакомый выкрик, Гус. «О-го-го» ты всегда кричишь, когда бежишь, прыгаешь или танцуешь.

— И еще когда при первых лучах рассвета вижу тебя. «Похоже, здесь проскакали маленькие лошадки, — сказал я хозяину. — Я вижу следы крохотных копыт!» — «Олени. Что там еще?»

Тут из кустов бросились врассыпную несколько кроликов. Но наши голоса вспугнули не только этих робких созданий: два неизвестных зверька плавно скользнули с одного дерева на другое. Они смахивали на белок, но белки с крыльями мне до сих пор не встречались. «Летучие мыши, сэр». — «Среди бела дня? Трудно поверить». — «Тут тропа, сэр, это так же ясно, как моя шляпа. Ваша шляпа». — «Тогда ступай вперед. Тропа может привести нас, как оленей, к воде».

Мы двинулись по тропинке, которая так круто пошла вниз, что мне пришлось держаться вплотную к хозяину: уж больно он повадился падать с холмов. Дыхания у него оставалось не больше, чем у индюка на Рождество; когда мы сделали привал, чтобы, как выразился хозяин, потрапезовать на свежем воздухе, до нас донесся шум воды. Мы дружно скатились к подножию дорожки (шедшей, видимо, по склону долины), и я увидел воду, блестевшую среди кустов. Но это был, Кейт, вовсе не ручей — это была река. «Шириной с Темзу! — крикнул я и тут же прыгнул в воду. — У нас будет рыба! Рыба и вода и еще много чего!»

Наш хозяин нерешительно встал на берегу и вытянул руку, словно надеялся угадать глубину. Потом он опустился на колени и коснулся поверхности, и я услышал, как он бормочет: «Молю, чтобы это оказался истинный бальзам и эликсир бодрости». Он сложил ладони чашей и испил воды, а затем омыл себе шею и лицо. Я плескался, как собака в пруду, и на хозяина упало несколько брызг. «Побереги мою шляпу! Мне нравится твоя способность весело резвиться, Гусперо, однако…» — «Можете называть меня, сэр, вместо Гуса уткой!» — «.. Однако мой плащ уже промок и весит столько, что его впору тащить двоим». — «Тогда скиньте его. Здесь вам не Ламбет-Марш. Мы на свободе!» — «Знаю. Будь добр, распусти на мне завязки. — Я перестал кувыркаться и повиновался, как собака, которой приказали «к ноге!». — Хорошо. А теперь, Гусперо, не оставишь ли меня, чтобы я мог совершить омовение?» — «Омовение?» — «Изнеженность мне не свойственна…» — «Нет-нет, сэр». — «Но смывать с себя грязь я привык в мирном уединении». — «Словом, мне уйти?» — «Именно».

Не спуская с хозяина глаз, я двинулся вдоль берега прочь. «Ухожу. Ухожу. Ухожу. — Я споткнулся о корень и растянулся в высокой траве. — Все, сэр. Меня нет». Я бросил на него еще один взгляд и удивился тому, какое белое и свежее у него тело — совсем не старое.

— Неужто, Гус?

— Как у девушки. Но все же не такое нежное и приятное на ощупь, как у тебя, Кейт.

— Убери руки. И подай мне, пожалуйста, нитки. Пока ты говоришь, я должна чем-нибудь заниматься.

— Я знаю, чем тебя занять, Кейт.

— Гус! Прекрати.

— И я решил немного поисследовать. Не тебя, Кейт. Лес. Освежившись, я настроился размять ноги и стал карабкаться вверх по склону (берег здесь повышался). Там я набрел на плодородный участок, весь заросший кустами, один из которых был сплошь завешен аппетитными гроздьями темных ягод. Аппетитными, как твои губки. Я попробовал одну — она оказалась сладкой. Как твои губки. «Поскольку наш скудный рацион беден растительной пищей, — сказал я сам себе голосом мистера Мильтона, — дозволяю тебе сорвать эти пурпурные плоды и даже подкрепить себя их мякотью». Я съел еще ягоду. «Истинная амброзия».

— Прямо его слова, Гус. Он говорит как пишет.

— На краю участка росло дерево, и на одной из веток я углядел золотистый плод; он был, Кейт, как горящее в солнечных лучах яблоко, а по величине не уступал тулье дамской шляпы. Я не удержался и протянул к нему руку, но как только коснулся, плод превратился в тучу ос. Не простую, а грозовую: они покусали мне всю шею и руки. Здесь, здесь и здесь. Ну что ты смеешься? Я заревел, как тот мишка, который едва на нас не наступил, и бросился вниз к реке, где хозяин продолжал омовение. «Что за адский шум, Гусперо?» — «Меня искусали! С головы до пят!» — «В древние времена считалось, что пчелы охраняют оракулов и прорицателей. — Хотя мне было больно, я все же заметил, что он прикрывает руками срам. — Ты сделался ясновидящим?» — «Да я совсем ничего не вижу, сэр». — «Тогда мы два сапога пара. — Он стыдливо, как девица, повернулся ко мне спиной. — Однако и лишенные зрения мы способны мыслить. Верно?»