Милостыня от неправды - [64]

— Все, что ты говоришь, Ноема, очень красиво, но… — Призывая к молчанию, Ноема прикрыла своими озябшими пальцами мои уста.

— Тебе, Ной, будет откровение от Господа, которое изменит всю нашу жизнь. Ты, Ной, из тех, кого Господь ищет. Но ты сам, Ной, должен протоптать молитвенную тропинку к Богу. За людей молиться — все равно, что кровь проливать! Но поверь мне, будет час, и Господь заговорит с тобой! Я говорю не от себя, мне сказала Манефа, а Манефе сказал Енох…

Звуки беснующегося хоровода вдруг стали громче: облако, которое защищало нас, поднялось. Кощунники веселились как-то натужно.

За скоморошество стали выплачивать деньги. Появилось много недовольных. Раздраженные, унылые, угрюмые поплелись обратно на станцию.

На земле был слабый, предшествующий восходу солнца свет.

42

Мы обернулись: перед нами стоял Йот. Я едва узнал его в мохнатой енотовой шапке.

— Вам пора возвращаться на станцию, а то опоздаете к поезду, — сочувствующе посоветовал Йот, и мы подчинились его спокойствию.

— Зачем ты все это устроил, Йот? — спросила Ноема побледневшими губами.

— А что вам не нравится? Вы мечтали пострадать за вашего пастушеского Бога от внешних мучителей — вы пострадали! Правда, не до смерти, а до смешного! — Йот усмехнулся и, поежившись, глянул через плечо, будто ожидая кого-то увидеть. — Надеюсь, вам это послужит уроком, и вы впредь несколько раз подумаете, прежде чем вводить людей в заблуждение.

— За что, Йот? — спросил я. — Неужели за то, что мы не согласны восстанавливать храмы по ритуалам каинитов?

Йот снова усмехнулся и снова посмотрел через плечо, будто ожидая кого-то увидеть.

— Помилуйте! — сказал Йот не своим голосом. — Я вас вообще сюда не звал! Вспомните: вы сами!.. — И еще раз мерзко усмехнулся. Ропотливый дух проснулся во мне от этой улыбки. Мне захотелось расправиться с Йотом, но я гасил свой тайный порыв, и непостоянство моей решимости делало меня бездеятельным. Небесная птица, точно ангел, парила над нами. Я шел, поддерживаемый неотлучной Ноемой, смотрел на птицу, и не мог угасить ропотливости духа. Йот в спокойном самодовольстве вышагивал рядом. — Я, как вам известно, надзиратель за храмами. И мне небезынтересно было знать, кто из сифитов верит в такую чушь, как последний вагон в мучилище. Согласитесь, я хорошо все это продумал, даже — сиреневые колокольчики на проталине в снегу.

— Проверил? — сдерживая слезу, спросила Ноема.

— Проверил! — И, помолчав, грубовато добавил: — Кроме вас двоих, дураков больше нет!.. Ты знаешь, Ной, мы особо не напрягались, выискивая сифитов, готовых за деньги участвовать в нашем розыгрыше. Иногда мне кажется, если бы мы искали клоунов среди каинитов, то отказов было бы больше. Твой народ, Ной, опустился! Может быть, когда-то вы и были сынами Божьими или старались ими быть, но сейчас видно, что богоносность сифитов — умело созданная иллюзия. Когда я набрал целый вагон сифитов, целый вагон голубоглазых с льняными волосами, мне даже стало жалко тебя. — Йот говорил небрежно и самонадеянно. — Не лучше ли прекратить разговоры о мнимой богоносности своего народа и работать рука об руку с каинитами?.. Я понимаю, что вагон, который я вам подстроил, в ваших глазах — не тот, настоящий, последний. Может быть, ты, Ной, еще рассчитываешь своей проповедью кое-кого из заблудших сифитов вернуть на якобы истинный путь. — Йот снова нехорошо усмехнулся и снова посмотрел через плечо, и снова никого не увидел. — Как показал сегодняшний день, точнее — ночь, мало кто побежит за последним вагоном, некому будет хвататься за колеса, лишь бы не остаться в погрязшем во зле мире. Важность всего этого заметно полиняла в сознании сифитов. Говоря нормальным человеческим языком, они поумнели.

Пока мы спускались к станции, Йот цинично поведал нам, как привел в народные заступники Суесловца. Йот так увлекся собственным хвалебным рассказом, что уже и не замечал нас, будто нас не было, как не замечал никого в классе, когда, стоя на сиденье парты, переодевался после урока физкультуры.

— Не сердись на него, Ной, — уговаривала меня Ноема, приклонив уста свои к моему уху.

— Я стараюсь не сердиться, но очень трудно полюбить людей, которые смеются над тобой и над твоей верой.

— Но пока Господь и не просит любить врагов своих. Наверное, время любви еще не пришло.

— Наверное, не пришло, но сейчас очень грустно: грустно смотреть на Йота, грустно вспоминать его скоморохов.

— Тебе грустно от того, что они не знают Бога, а мы пусть немножечко, но знаем Его, — сказала Ноема и украсила свои слова слезами.

— Как хорошо, что у меня есть ты, есть отец, мать, братья и сестры, есть другие сифиты-катакомбники. Если бы только один человек догадывался об Истине, ему невозможно было бы вынести эту догадку. Это мучение, когда предощущаешь Истину, а вокруг тебя — деятельная тьма падшего мира.

— Енох говорил, что на земле будет время, когда верующие в Бога люди будут любить друг друга. — Бедная моя, дорогая Ноема улыбнулась. — Я, наверное, не смогла бы жить в том мире, потому что не смогла бы любить еще кого-нибудь так же, как люблю тебя.

— Почему же? Ты же любишь своего отца! Я люблю своих родителей, и это нисколько не мешает нам любить друг друга, — сказал я и вдруг ощутил глубочайшее незлобие и даже жалость к нашим насмешникам. И еще я подумал, что любовь Ноемы ко мне измучила ее. А Ноема, точно прочитав мои мысли, сказала: