Милостыня от неправды - [54]

Все были в недоумении, почему Сиф отпустил немощного Адама. На вопрошающие взгляды Сиф тихо ответил:

— Ангел повел его умирать. — И, тяжело ступая по вырубленным в скале высоким ступеням, поднялся в свою пещерную комнату.

Лежа на топчане с закинутыми за голову руками (так легче дышалось), слушал, как его дети, внуки и правнуки вверху и внизу переговариваются друг с другом, обсуждая странный приход и еще более странный уход Адама. Сиф чувствовал: впереди бессонная ночь. Он сам учил: нет никакой бессонницы — Господь будит на молитву. Но сейчас предчувствовал: беспокойные мысли не дадут молиться. Сиф смотрел в окно, вырубленное в скале и увитое снаружи плющом. Луна ущербилась. Ушел умирать первый человек, который до своего падения созерцал ангелов… А, может, не было рядом с Адамом никакого ангела? Адам устал от всех нас! Он стар… Раньше стариков почитали. За их плечами был огромный жизненный опыт — они многое могли посоветовать. Сейчас жизнь изменилась. Старики мало что понимают в ней, и к их советам никто не прислушивается. И стариков перестали уважать. Они задают слишком много вопросов, как дети. — Сиф поймал себя на том, что, размышляя о стариках, с горечью думает о себе. — Почему я отпустил Адама? — Сиф ругал себя, что заставил себя уверовать, будто Адам, сопровождаемый ангелом, идет под Богом.

А утром Сиф проснулся с ощущением греха. Казалось, что накануне согрешил так, что никогда уже не очиститься от позорящей скверны.

Он успокоится только через несколько дней, когда придет к матери.

— …и я засомневался, был ли рядом с Адамом ангел.

Ева любила Сифа, как Авеля. Ева успокоила Сифа:

— Был! Адам говорил о вещах, которые никто не мог знать, только тот, кто бывал в раю.

— Мама, но отец был в раю, а ангела ты не видела.

— Адам говорил о вещах, о которых в раю мы не слышали, потому что там мы не думали, что станем смертными, что однажды наступит день, и наши тела умрут…

36

Теперь, когда предыстория уже известна читающему, я продолжу мое убогое слово с того момента, когда люди Еноса (и я с ними), расположились вокруг могилы праотца нашего праведного Сифа, чтобы воспрепятствовать мерзости каинитов. Жар от раскаленных камней, которыми был обложен костер, усыпил меня. И мне приснился оранжевый закат. Огромное (от одного края неба до другого края неба) оранжевое солнце садилось за огромный (от одного края земли до другого края земли) холм, лысый на макушке, а у подножья поросший мелким кустарником. Таилось в этом оранжевом закате нечто неземное, космическое. И вот из огромного солнца появились конные всадники. Солнце точно порождало их. Уже можно было увидеть свирепые лица вооруженных людей, уже гремело их оружие, ударяясь о седла, а оранжевое солнце все порождало и порождало воинов. Весь холм уже кишел людьми и конями. «Едут!» — крикнул дозорный, и всадники остановились на расстоянии бросания копьем. И я проснулся. «Едут!»— еще раз крикнул дозорный, и сифиты, расположившиеся вокруг могилы своего патриарха, тревожно подняли головы. Закат был не оранжевым, а скорее — фиолетовым. Облака с угрюмыми подбрюшьями ходили низко. А лысая вершина огромного холма (от одного края земли до другого края земли) пряталась в грозном бессолнечном небе. По дороге с холма спускалась одиноко громыхающая повозка с крытым верхом. Ветер, казалось, готов разорвать материю в клочья. Скованные тревогой лица сифитов стали оттаивать, многие заулыбались.

— Если это могильщики, то где вооруженный отряд каинитов? — спросил кто-то со смехом. И уже все, смеясь, смотрели на прыгающую повозку.

— Может быть, это и не могильщики?

— Это они, — с горечью сказали уста Еноса. — Каиниты уже и мысли не допускают, что кто-то из сифитов станет защищать могилу своего патриарха.

Повозка медленно и валко приближалась. Сильный ветер нагнал туч с вороненым поддоном, и стало темнее, а за холмом уже громыхало. Возница легонько подергивал их и с философским видом смотрел на хвосты лошадей, будто его не интересовали ни ухабы, ни ветер, ни тучи, ни сифиты. Повозка остановилась, и из ее нутра выпрыгнул человек в белом священническом хитоне и уверенно направился к костру, возле которого сидел патриарх Енос. Я узнал Твердого Знака. Мы встали за спиной Еноса. Твердый Знак остановился у костра и как-то нагло осмотрел нас. За спиной Твердого Знака темнее и темнее становилась тревожная синь неба.

— Если ты приехал надругаться над останками праотца нашего, — сказал Енос, обращаясь к Твердому Знаку, — то тебе лучше немедленно удалиться. — Живот патриарха возмущенно заколыхался под хитоном. Приехавший принял тверже упор и напористо заговорил:

— Я не ожидал от людей, которые считают себя потомками Сифа, такого оголтелого невежества. — В тоне его сквозила неподдельная разочарованность.

— Ты продался каинитам! — выкрикнул кто-то из наших.

— Ерунда! Никому я не продавался! Да, я иду на некоторые уступки каинитам, но в духовном плане я на них не пойду! А чтобы этого избежать, надо всего лишь не переводить свою работу в духовный план, то есть не в богословском ключе исследовать проблему, а в строго научном — научные изыскания в отношении к Богу нейтральны! Из этой особенности надо уметь извлекать выгоду. Можно со спокойной совестью продолжать научную работу с каинитами и не подставлять под удар свою веру. Жрец Иагу, кстати, предлагал мне как сифиту сифитский подход к исследованию проблемы наряду с другими подходами, и я чуть было не согласился, но потом понял, что это ловушка, так как тогда сама проблема не была бы проанализирована с научной точки зрения и была бы выявлена пристрастность сифитского подхода. Я понимаю, что это танцы на канате, но такова жизнь… Я исхожу из ее реалий, а вы — вы слепо доверяете блаженствам Еноха и оградили себя от знаний. И к чему это привело? Теперь, когда человечество объединилось, сифиты — на самых примитивных работах! Сифиты становятся отбросами общества! Они даже спиваются намного быстрее каинитов! Вы молитесь, вымаливая прощение, а не подумали, что Богу, может быть, нужна наша деятельная любовь? Не задумывались над таким вопросом? Нет, вам надо только молиться! Вы в заблуждении и заблуждение ваше преступно! Так бывает: вчерашние святыни становятся никому не нежной глупостью. Так бывает!