Милосердие смерти - [69]
Господь или иные высшие силы не делают скидок на добрые намерения, которые превратили тебя во врача-убийцу. Серийного убийцу.
Подлость
Жена посетила его, как всегда, в сопровождении одного из офицеров и шофера – здоровых и крепких собровцев, каким совсем недавно был ее муж. Оба под метр девяносто, в прекрасно подогнанной полевой форме, с наградными колодками и холодными, пронизывающими взглядами познавших все мудрости жизни людей. За сто двадцать восемь суток пребывания нашего полковника в госпитале это был ее пятый визит. Хотя жила она всего в трехстах километрах от госпиталя, в столице одной из близлежащих областей.
Полковник же был доставлен в наш госпиталь на вторые сутки после ранения в голову. При выдвижении колонны в районе Аргуна они попали в засаду. Выскочив из грузовиков и слетев с брони бэтээров, приняли бой. Одного из бойцов ранило при попытке сменить позицию, и он оказался под перекрестным огнем. Полковник, уже раненный в правое плечо, ринулся вытаскивать его, но пуля догнала и его. Пробив каску, она прошила череп, весь головной мозг от виска к виску, и осталась лежать на противоположной стороне от входного отверстия в мозговом веществе. Боец погиб, а полковника, в состоянии, близком к клинической смерти, доставили сначала в госпиталь в Северном, прооперировали, на следующий день на вертолете – в Моздок, а затем транспортником – в Москву.
Мы приняли пациента в глубочайшей коме, на искусственной вентиляции легких, и дальнейший прогноз после выполнения компьютерной томограммы сделался еще пессимистичней. Весь мозг был нафарширован металлом и костными обломками, желудочки мозга разбиты, наблюдался выраженный отек головного мозга. Изо дня в день мы боролись за его жизнь, один раз он перенес клиническую смерть. Ситуация обострилась с развитием огнестрельного гнойного менингоэнцефалита, пневмонии и тяжелейшего сепсиса. С первого дня его нахождения в госпитале командир СОБРа, Антон, появлялся у нас практически через день, за исключением командировок на Кавказ. Он делал все, что считал возможным и невозможным, для спасения своего зама и друга.
Антон, командир СОБРа, был сыном известного киноартиста, под два метра ростом, подтянутый, изящный в своей полевой форме и с лицом не бойца, а доброго учителя. Но, как говорили его подчиненные, не было в мире бойца коварнее и жестче к врагам, чем Антон.
Мы приняли пациента в глубочайшей коме, на искусственной вентиляции легких, и прогноз для жизни был крайне пессимистичен.
О ранении знал министр и держал все под контролем, о ранении знали депутаты Госдумы и губернатор области. Все понимали, что спасти полковника шансов нет, но для спасения делалось все. Жена появилась через неделю после ранения, и это уже было первой странностью. Мы видели тысячи раненых бойцов, и если родственники узнавали о ранении близких, то они всегда приезжали, даже из самых глухих уголков России, и проводили рядом с пострадавшим все время до разрешения ситуации – перевода к месту жительства, выписке из госпиталя или же смерти. Здесь же все было как-то не так. Жена, лет на пятнадцать младше Степана (так звали нашего раненого полковника), с внешностью провинциальной фотомодели, с холодным взглядом серо-голубых глаз, была сосредоточена и безэмоциональна. Она не рыдала, а речь ее была правильной – слишком правильной, до театральности.
– Вы все должны сделать для спасения Степы, все, абсолютно все, – сухо произносила она. – Степа на контроле у министра. У Степы двое маленьких мальчиков. Мы все так переживаем, так переживаем. Но, к сожалению, я не могу ездить часто. Теперь мне надо много работать, чтобы прокормить семью. Я пройду к нему?
– Да, конечно.
Она молча постояла у его постели. Степан, весь окутанный датчиками, трубочками, шлангами и капельницами, был в глубокой коме. Осторожно погладив его руку, она тихо вернулась в ординаторскую.
– Хорошо, я здесь пока не нужна, но я всегда рядом с ним, в мыслях… Я буду приезжать, я буду звонить.
Тогда ее холодность мы приняли за высочайшее внутреннее напряжение и силу воли этой несчастной молодой женщины, которая вот-вот могла стать вдовой.
Борьба за жизнь полковника продолжалась. Серия операций на головном мозге по удалению металла и костных фрагментов, искусственная вентиляция легких в течение четырех месяцев, самые современные методы лечения – и вот мы практически на пороге окончания реанимационного периода. Степан пришел в сознание, стал нас узнавать и контактировать с нами, пока еще плохо, часто невпопад, но интеллект начинал восстанавливаться не по дням, а по часам. Менингоэнцефалит был излечен, явления сепсиса практически были купированы. Степан дышал самостоятельно через трахеостому, поэтому не мог говорить, но в полном объеме двигал левой ногой и рукой, начинал питаться уже не через зонд, а через рот. Но это уже, конечно, был не бравый полковник, а человек, перенесший жесточайшую болезнь, с парализованной правой половиной тела. Он часто беззвучно плакал. Но мы-то знали – если он проскочил долину смерти, то в будущем все могло прийти в норму. По крайней мере, хоть и парализованный, но это будет интеллектуально сохранившийся Степан, отец своих детей и муж жены-красавицы.
