Милосердие палача - [57]

– Ты изменщик! – сказала она Юре. – Я думала, что ты меня разбудишь… Тут недалеко есть в воде необыкновенный камень, на рассвете он светится не розовым, а зеленым. Это волшебный камень. Идем, покажу!

– Давай вечером.

– Вечером он не светится, – огорченно сказала Лиза.

– Понимаешь, пока в ангаре никого нет, я хочу посидеть в кабине. Пойдем со мной.

– Не пойду, – обиженно сказала Лиза. – Я думала, мы будем друзьями.

– Будем, – сказал Юра совершенно искренне. – Я просто не знаю, как раньше жил, когда тебя не было. Честное слово.

– Правда? – Она заулыбалась.

– Правда.

– Смотри же! Ты должен думать обо мне. Так положено, раз мы дали клятву. Молодой человек всегда должен думать о своем предмете. Это же всем известно.

– Ты же моя сестра, а не предмет, – сказал Юра.

– Но ведь это же игра.

– Ну если игра… Я и так все равно о тебе часто думаю.

Юра и правда часто перед сном представлял себе, как он первый раз отправится в полет и кто будет провожать его. Пусть это будет Лиза. Потому что она умела шумно радоваться всему. И его успех будет ей конечно же, небезразличен.

– Ты думаешь, мне не хочется выучиться летать? – спросила девочка. – Но на аэродроме этого нельзя. Курсантами должны быть мужчины…

Они отправились к ангару. Увидев вновь скелет самолета, Юра обо всем забыл. Этот остов казался ему настоящей, летающей машиной. Стоило только запустить несуществующий мотор… Он сел в кресло пилота, на вид мягкое, обитое кожей, и почувствовал, что его ноги вполне дотягиваются до педалей, вернее, до одной длинной горизонтальной педали, чуть загнутой по краям, с привязанными к ней четырьмя тросиками передач.

У него достаточно длинные ноги! Он победно поглядел на Елизавету. На ее лице была смесь восхищения и зависти. Он нажал на правую часть педали, и руль поворота сзади – он ощутил это спиной! – повернул направо. Самолет, который в его воображении уже находился в полете, получив торможение в правой части хвоста, стал заваливаться направо… Он подчинялся ему!

Юра взглянул на приборную доску, которая была прямо перед ним. Он уже понял и без объяснений Константина Яновича, что слева на доске располагалось все, что имело отношение к мотору, а то, что справа – собственно к полету, к курсу машины. Он потрогал пальцами пульсатор – стеклянную колбочку, в которой при работающем двигателе должно было булькать масло. Манометры бензоподачи стояли на нуле, но своим воображением Юра постарался их оживить. Да, надо только нажать кнопку над амперметром и скомандовать: «Контакт!» Лиза провернет пропеллер, в цилиндры поступит горючая смесь, магнето подаст импульсы тока – искру, горючая смесь воспламенится… И вот уже счетчик оборотов газа показывает повышающиеся обороты, теперь газовым сектором он их добавляет… Воздушный пузырек в уровне кренометра пока еще стоит на середине, но скоро… И альтиметр на нуле… Но вот он уже выруливает на ровную площадку, перед ним бесконечно длинная взлетная полоса…

– Совсем неплохо! – прозвучал голос Константина Яновича где-то за спиной. – Неплохо для первых дней. Приборы надо видеть все сразу – и центральным и боковым зрением. Но знаешь, что самое главное? Почувствовать всем телом самолет. До этого мы тоже дойдем, правда не сразу, не в один день и даже не в одну неделю.

– Как это – «почувствовать телом самолет»? – удивился Юра.

– Ну, например, ощущаешь ли ты своим боком, локтем степень крена на развороте и как твоя, извини, задница чувствует расстояние до земли при посадке?.. Главный прибор у летчика – собственное тело… Покажи тетрадку!

Константин Янович просмотрел исписанные Юрой страницы.

– Неплохо! – еще раз одобрил он сделанное. – Самолет водить – это, брат, не революцию делать. Тут и думать и чувствовать надо. Ломать – это самое простое. Хлоп машину о землю – и нету ее!

И Лоренц принялся дотошно расспрашивать Юру о каждом движении педали или рукоятки и объяснять все детали поведения самолета. Начинался долгий летний день, и для Юры больше не существовало ни моря, ни золотистого качинского пляжа, ни даже – увы, горько сознаваться – Лизы. Он мечтал только об одном – взлететь!

Рука Юры двинула маленькую, перещелкивающуюся с одного деления на другое рукоять газа. Исчезло все. Исчезли Наташа, и Иван Платонович, и Семен Алексеевич, и даже Павел Андреевич, дорогой его сердцу человек, – все они будто растворились в прошлом, стали зыбкими тенями.

Впрочем, если бы юность была способна думать обо всем сущем и сопереживать всему, если бы она лишилась эгоистического порыва страсти, растворяющей в себе и людей и обстоятельства, много ли сделало бы человечество?

Глава пятнадцатая

С некоторых пор вокруг Наташи Старцевой образовался вакуум. Все прежние связи как-то вдруг оборвались, даже Фролов исчез, поспешил уехать в Стамбул, подальше от зоркого глаза генерала Климовича. Ей оставалось только «жить как все» и ждать, что ее призовут, как только она понадобится.

На крутом Хрулевском спуске она снимала небольшую комнатку с отдельным входом. С улицы эта комнатка была как бы на втором этаже, а со двора своим низеньким вторым окном и утопленной в землю полуподвальной дверью смотрела в густую траву и низкорослый кустарник.