Миллионы, миллионы японцев… - [87]

Мне хочется заорать: «Хватит! Нечего надо мной издеваться!»

Наконец билет в Париж у меня в кармане!

Из «Эр-Франс» я вернулся в отель пешком. От мадам Мото записка: в шестнадцать часов новое свидание с продюсером.

Едва я зашел в номер — телефонный звонок: она. Я непременно должен прийти, пусть даже с опозданием… А час назад, когда я был в бюро «Эр-Франс», мне оставалось только перейти улицу…

Прежде чем снова облачиться в костюм номер один, принимаю ванну. В самый неподходящий момент, когда я хорошенько намылился, снова телефонный звонок.

Опять мадам Мото: она извиняется, свидание снова отложено, но зато она должна познакомить меня с журналистом — очень важным, очень, очень!.. Я послал ее ко всем чертям.

Среда, 1 мая, 18 часов

Радостно укладывая чемоданы

Я нашел у себя наш спичечный коробок с милым старым овернцем на этикетке. В Японии даже спички зажигаются по-другому: они взрываются, как цветок огня, как если бы ими надо было поджечь целый жилой район. Пустяк, но курильщик чувствует себя совсем иначе, особенно если цветок огня сует под нос женщина.

19 часов

У меня такое впечатление, что в гостиной первого этажа сводятся счеты.

Мадам Мото объяснила, что непременно хочет дать понять Мату, что она думает о его предательстве, и просила меня при сем присутствовать. Я наотрез отказался. Не сомневаюсь, что ее упреки в адрес дезертира не лишены оснований, но я не имею к нему претензий и не представляю себе, какую роль могу сыграть в этой перепалке на японском языке, тем более что моему менаджеру помогает вышеназванный Абе, окруженный всем своим штатом «Космических услуг».

Я принял все меры, чтобы уехать с более или менее спокойной совестью, а именно: оставил сценарий Дюбону. Он сможет сделать верный перевод, а также добиться у японских продюсеров аудиенции, в которой обязательно откажут женщине, даже если она мадам Мото.

Сейчас все они собрались вокруг Мату в большой гостиной. Я прошел мимо и не остановился: издали махнув с неопределенной улыбкой рукой, я поднялся к себе в номер.

Несмотря на отвращение к этому типу — Абе, я согласился провести с ним вечер. Уж очень мне интересно узнать, что он мне уготовил… О мерах предосторожности я договорился с Чангом…

22 часа

В «специальном» ресторане

Я сижу с Абе и его сотрудником по оказанию «космических услуг» — с тем самым, у которого оскал волкодава. Мы пьем сакэ, улегшись грудью на деревянный прилавок, за которым два молодых повара режут чеснок кружочками, а морковь — пластинками. С первого этажа доносятся кисловатые, скрипучие песни, вскрикивания женщин и раскатистый смех мужчин. Должно быть, славные толстые японцы пробуют там кружочки и пластинки, шутят с женщинами в кимоно, позволяя им расхваливать свой ум, красоту, имя, самописку, почерк, «острят» и без труда смешат бедных девушек, которым за смех платят как плакальщикам за плач.

Пишу я от скуки. Пахнет дичью, поджариваемой на вертелах, с которых жир капает на голубоватое пламя газовой горелки. Я попиваю подогретое сакэ, упершись коленями в неудобную полочку, которая тянется вдоль прилавка. Обувь еще не снял — табуреты этого бара-кухни стоят на дорожке из гравия. Только в конце ее небольшое возвышение — гэнкан, на котором выстроились в ряд лакированные туфли смеющихся, довольных посетителей с первого этажа.

Вот уже более двух часов как мы сидим здесь, смотрим на повара и тянем безвкусное сакэ… Абе заклинает меня набраться терпения — мне предстоит увидеть нечто потрясающее. Другие клиенты скоро кончат, и придет наша очередь. Он торопит «мамаш», которые прибегают рысцой в белых носках и приносят подносы с едой. Вслед за этим мне показалось, что наверху началось какое-то движение.

Похоже, что главная «мамаша» «специального» ресторана знакома с Абе и почтительно относится к главе «Агентства космических услуг», Абе представил мне ее как вдову большого мастера по каратэ.

— Она не может мне простить того, что я бросил свою профессию.

«Мамаша» действительно ругает мэтра Абе и шлепает по плечам.

Абе представляет мне спускающихся клиентов, по-видимому тех, кто «грел» нам место. Я отвечаю на их поклоны, на нескончаемые формулы вежливости, всегда непонятные, фразой, которая сама собой пришла мне в голову. «Будь это у моей тети, — медленно, нараспев шепчу я, — она была бы моим дядей…» Абе, единственный, кто понимает, в восторге. Я выдержал тон. Возможно, ответ и правильный — одни японцы знают, что они мне говорят.

Все по-другому, чем у нас, но все же похоже: на полочке стоят более ходовые консервные банки, только этикетки японские. У деревянного холодильника затвор запирается в другую сторону…

За большой витриной штук сто миниатюрных моделей стягов, наподобие тех, что служили знаменами римских легионов. Абе поясняет, что это штандарты пожарных команд.

Когда возникает большой пожар, пожарники атакуют его с разных сторон. Знаменосец бросается в пламя и дым, чтобы водрузить флаг как можно ближе к эпицентру бедствия. Его товарищи должны остановить огонь на этой границе. Пожарники сражаются с огнем, как солдаты, многие гибнут. Вот почему народ относится к их знаменам с таким же уважением, как к флагам победоносных войск.