Миллионер из Скороспелки - [21]

Барабанная дробь дождя преследовала его на лестнице, но когда он закрыл за собой дверь конторы, другие мысли захватили его и заставили забыть о дожде. Он сел за работу и усердно занимался при слабом свете догорающего зимнего дня, пока вошедший слуга-китаец не доложил, что ужин, которым Малрэди неукоснительно заменял фешенебельный поздний обед, ждет его в столовой. Он машинально последовал за слугой, но, войдя в комнату, невольно остановился при виде оазиса из нескольких тарелок, ожидавших его на пустыне белой скатерти. Даже в лучшие времена высокий темный буфет красного дерева в церковном готическом стиле и такие же стулья, похожие на обстановку погребальной часовни, мало способствовали веселому расположению духа, а сегодня при свете залитых дождем окон и слабых лучей лампы, поглощаемых темными полированными стенами, столовая производила гнетущее впечатление.

— Отнесите ужин в контору, — сказал Малрэди, обрадованный пришедшей ему на ум мыслью, — я поем там.

Он поужинал с аппетитом здорового человека, который не нуждается ни в какой компании. Когда он поел, вошла кухарка-ирландка, единственная служанка в доме, и попросила отпустить ее на вечер и на весь следующий день.

— Ведь ваша милость, наверно, не останется дома на Рождество? А меня пригласили мои двоюродные сестры из Скороспелки.

— А почему бы не позвать их сюда? — спросил Малрэди, ухватившись и за эту мысль. — Я их угощу.

— Да хранит вас бог за ваше великодушие. Но только нам не хотелось бы сидеть в этом доме в такой день.

В ее словах было так много правды, что Малрэди подавил вздох, когда разрешил ей уйти, не упомянув даже о том, что собирался остаться дома. Он сумеет сам приготовить завтрак — ведь это не первый раз; вот у него и будет занятие. А обедать он, может быть, пойдет в гостиницу в Скороспелке. Он работал, пока не наступила ночь. Затем его охватило какое-то беспокойство, и он отложил книги и бумаги. Слышались порывы ветра, и дождь временами мягко стучал по стеклам, напоминая стук детских пальчиков. Этот шум беспокоил его больше, чем гнетущая тишина, хотя он не давал воли своим нервам. Он редко читал книги, а в местной газете его интересовали лишь финансовые и коммерческие известия, касавшиеся его дел. Он знал, что если и ляжет в постель, то не сможет заснуть. Наконец он встал и, чтобы занять себя чем-нибудь, выглянул в окно. С отдаленной дороги донеслось хлюпанье колес по грязи и отголоски песни пьяного прохожего, загулявшего спозаранку. В закрытых мастерских не видно было ни единого огонька. Глубокая тьма окружала дом, как будто сосны из далекой лощины придвинулись и обступили его. Тишина нарушалась только налетавшими по временам порывами ветра и дождя. Едва ли такая ночь могла соблазнить на прогулку, но Малрэди вдруг решил пойти к Слинну и пригласить его на следующий день. У них, наверно, гости, и они будут рады его видеть. Он расскажет девушкам про Мэми и про ее успехи. Раньше он об этом не подумал. Это было свидетельство его обычной замкнутости, а теперь — он об этом вспомнил. Это доказывало, что он начинает, наконец, чувствовать свое одиночество. Он сердился на самого себя за эту, как ему казалось, эгоистическую слабость.

Малрэди вернулся в контору и, взяв конверт со стола Слинна, положил его в карман, накинул плащ и запер за собой парадную дверь. Хорошо, что дорога была ему знакома и ноги инстинктивно нашли тропинку: ночь была очень темная. Временами его предостерегало только журчание ручейков, которые, сбегая с холма, пересекали дорогу. Без малейшей боязни и не испытывая никаких предчувствий, он вспомнил, как прошлой зимой один из пастухов дон Сезара, переходя ночью через этот холм, упал в глубокое ущелье, образовавшееся после обвала, вызванного дождем, и только на следующее утро его нашли с разбитой головой. Дон Сезару пришлось позаботиться о семье покойного. Что, если такой случай произойдет и с ним? Ну и что ж, ведь завещание он уже составил. Жена и дети обеспечены, а дело поставлено так, что не погибнет с его смертью. Это он все предусмотрел. Будет ли кто-нибудь оплакивать его? Жена, сын или дочь? Нет. Вдруг он почувствовал такое глубокое убеждение в правильности этой мысли, что внезапно остановился, словно перед ним разверзлась пропасть. Нет! Это правда! Если бы он исчез навсегда во мраке рождественской ночи, никто бы о нем не пожалел. О Мэми позаботится жена, а сын сам позаботится о себе, как прежде, и даже будет рад избавиться от последних следов отцовской власти, против которой он восставал. Человек с более развитым, чем у Малрэди, воображением постарался бы побороть свои мысли либо сделал бы из них окончательный вывод и на том бы и покончил, а для лишенного фантазии ума миллионера это умозаключение, однажды возникнув, превратилось уже в неопровержимый факт. Впервые за всю свою жизнь он почувствовал нечто вроде отвращения к собственной семье, чувство, которого не могли пробудить в нем даже беспутный образ жизни сына и его расточительность. Он сердито прибавил шагу в темноте.

Странное дело: старый дом должен быть уже перед ним, за лощиной, однако никаких признаков света не было видно. И только подойдя к решетке сада, когда перед ним на фоне неба выросла черная масса, он увидел слабый луч света в одном из окон пристройки. Он подошел к парадной двери и постучал. Не дождавшись ответа, он постучал снова. И так как повторный стук оказался столь же напрасным, он тронул дверь; она была не заперта; он открыл ее и вошел. В узком коридоре было совсем темно, но, помня хорошо расположение дома, он знал, что пристройка находится рядом с кухней, и, пройдя туда через столовую, распахнул дверь комнатки, в которой светился огонек. То был свет одинокой свечи на столике, перед которым, угрюмо глядя на тлеющие угли очага, сидел старый Слинн. Во всем доме не было ни другого огня, ни другого живого существа.