Миллион завтра - [5]

— Немножко. Мы устраиваем сегодня прием, и я должен принять в нем участие.

— Приходи ко мне и устроим настоящий бал, — предложила Марианна с улыбкой, но серьезно. — Будем только ты и я.

Она была высокой полноватой брюнеткой с широкой в бедрах фигурой и разочарованным взглядом. На вид ей было лет двадцать пять.

— Только ты и я? — повторил Карев, уклоняясь от ответа. — Вот не знал, что в душе ты такая обычная.

— Я не «обычная», а ненасытная. Так что скажешь, Вилли?

— Женщина, где твоя девичья скромность? — спросил он, направляясь к выходу. — До чего уже дошло? Человек не чувствует себя в безопасности в собственной конторе.

Марианна пожала плечами.

— Не бери в голову, на будущей неделе я ухожу, — сказала она.

— В самом деле? Очень жаль. А куда?

— К Свифтсу.

— Ото! — воскликнул Карев, зная, что Свифте — это компьютерное бюро, принимающее исключительно женщин.

— Сам видишь. Но так, пожалуй, будет лучше всего.

— Я должен бежать, Марианна. До завтра.

С неясным чувством вины Карев заспешил к лифту.

Бюро Свифтса было известно по деятельности своего Клуба Приапа, и переход туда Марианны означал, что она отказывается от бесконечных попыток обратить на себя внимание исправных мужчин. Он предполагал, что там она будет счастлива, хотя и сожалел, что Марианна, женщина с фигурой, созданной для рождения детей, обрекает себя на общение с пластиковым фаллосом.

Перед зданием «Фармы» царил пронизывающий для поздней весны холод, хотя несостоявшуюся метель удалось загнать в Скалистые Горы. Карев отрегулировал помещенный в поясе термостат и торопливо миновал охранника, все еще мрачный от решения Марианны. Эксперимент с Е.80 должен удастся, подумал он. Ради нас всех.

Повернув к своему болиду, он краем глаза заметил, что по земле на краю стоянки движется что-то маленькое.

В первый момент он не мог понять, что привлекло его внимание, но в конце концов различил силуэт крупной жабы, облепленной пылью и пеплом. Горло ее равномерно раздувалось. Он сделал шаг, переступив через жабу, подошел к болиду и быстро уселся в него. Он знал, что при въезде на станцию метро образуется, как обычно в часы пик, очередь и, если он хочет попасть домой пораньше, то времени терять нельзя.

Он включил турбину, добавил газу и выехал на автостраду, направляясь на юг. Проехав около километра, он вдруг затормозил и, бурча что-то сквозь зубы, повернул.

Оказавшись снова перед зданием «Фармы», откуда уже выходили другие служащие, а на стоянке фары бросали во все стороны ослепительные лучи света, он нашел жабу, сидевшую на том же месте и все так же раздувавшую горло.

— Иди сюда, малютка, — сказал он, беря ладонями холодное, покрытое песком существо. — После полугодового сна любой перепутал бы стороны света.

Он подождал перерыва в движении, перешел на другую сторону автострады и бросил жабу в сборный бассейн, темные воды которого подмывали дорогу. Теперь мимо него непрерывно мчались болиды и автомобили, поэтому он с трудом перебрался к своему экипажу. Гадая, заметили ли его действия из будки охранника, он влился в движение, однако эти несколько потерянных минут оказались решающими. Чтобы попасть на станцию метро, он потратил еще десять минут и застонал при виде очереди на выезде.

Уже темнело, когда он наконец добрался до зарядной станции. Автоматический погрузчик сфотографировал регистрационный номер болида, после чего всунул его в туннель метро, оставляя шасси на транспортере, который поднял их к северному выходу, чтобы ими мог воспользоваться какой-нибудь проезжающий экипаж. Когда его машина проходила через шлюз, Карев попытался расслабиться.

Благодаря многотонному давлению сжатого воздуха он мог доехать до отстоящей на сто миль другой станции за двадцать минут, однако на северном конце трассы его ждала еще одна очередь за шасси, и он высчитал, что опоздает домой на час.

Он было подумал, не позвонить ли жене, воспользовавшись болидофоном, но передумал. Слишком многое нужно было сказать.

Афина Карев, стройная, узкая в бедрах и гибкая как змея брюнетка, могла, отдыхая, свивать свое тело, как пружину, а в приступе гнева напрягать его, как стальной клинок. Правильность ее черт нарушало только слегка западающее левое веко — памятка о далеком детстве, — из-за чего лицо ее иногда выглядело заговорщически. Когда Карев вошел в типичный для служащего со средними доходами купольный дом, за который выплачивал растянутый на сто лет долг, Афина, готовясь к приему, успела уже сложить внутренние стены. На ней было световое ожерелье, окутывавшее ее блеском драгоценностей и как бы отраженных в озере лучей солнца.

— Ты опоздал, — сказала она безо всякого вступления. — Привет.

— Привет. Извини, я застрял по дороге.

— Мне пришлось самой складывать стены. Почему ты не позвонил из конторы?

— Я же извинился. Кроме того, я застрял, уже выйдя из конторы.

— Да?

Карев ответил не сразу, думая, сказать ли Афине о жабе и зная, что она еще больше разозлится. Моногамные супружества были редкостью в обществе, в котором количество женщин на выданье относительно числа мужчин, не принявших еще лекарства, обеспечивающего бессмертие, и сохранивших потенцию, составляло восемь к одному. После подписания обязательства, что в течение нескольких лет он не закрепится, он должен был вступить в полигамную супружескую связь, которая благодаря суммированию приданных обеспечит ему состояние. Один из неписаных законов, которым подчинялась его связь с Афиной, гласил, что она свободна от оказания ему покорности и благодарности, а когда захочет устроить скандал, всегда делает это с настоящей яростью. Желая любой ценой избежать ссоры, Карев солгал, сказав об аварии рядом с въездом в метро.