Миллион завтра - [11]

Формальности по прописке он проделал, не думая о том, что делает, а затем два раза ошибся, идя в направлении, указываемом стрелками, которые, возбуждаемые близостью ключа, освещали им дорогу к апартаментам. Спустя десять минут в знакомо выглядевшей спальне с видом на воды озера, сверкающие, как будто их посыпали бриллиантами, он вынул из саквояжа футляр с пистолетами для уколов и открыл его. Афина как раз вешала одежду в шкаф, но, услышав слабый щелчок, повернулась. На ее лице мелькнуло предвестие миллиона завтра.

— Ты не должен этого делать, — сказала она, пожирая взглядом футляр с двумя идентичными пистолетами с ненарушенными печатями.

— Уже пора, Афина. Самое время.

— Ты уверен, Вилл? — колеблясь, спросила она. — У нас нет детей.

— Они нам не нужны, — ответил он, протягивая ей футляр. — Впрочем, на прошлой неделе я принял таблетку и может пройти много месяцев, прежде чем я снова смогу стать отцом, а я не хочу ждать месяцами. Я хочу сделать это сейчас. Немедленно.

Афина печально кивнула головой и начала раздеваться.

Почувствовав уместность этого жеста, Карев отложил футляр и тоже снял одежду. Он поцеловал Афину один раз почти холодно, и вновь протянул ей футляр. Не подозревая, что ее рукой руководит хитрость с петлями, она взяла лежащий с краю пистолет и сломала печать. Карев вытянул руку, подставляя локоть. Афина прижала пистолет к светящимся под кожей голубым треугольникам, раздалось громкое шипение, и маленькое облачко пронзило ткани его тела, вызвав мгновенное ощущение холода. Карев взял другой пистолет и выстрелил его содержимое в локоть Афины.

Она в безопасности, подумал он, когда позднее они лежали в объятиях на приятно холодной софе. Вот только как я скажу, что обманул ее?

Глава 4

В посещающих снах у него было стеклянное тело. Из одной цепи опасных событий он попадал в другую: то нес службу в антинатуристичных бригадах в Африке и Южной Азии, то сносил тяготы четвертой экспедиции на Венеру или участвовал в поисках марганцевых руд на дне Тихого океана. Его хрупким членам и торсу угрожала гибель от пуль, бомб, падения, слепой силы огромных коленчатых валов, которые в любую минуту могли стереть его в порошок…

Тогда он просыпался с чувством холода и одиночества, не находя ободрения в близости жены. Он понимал смысл этих снов, но от этого они не становились менее ужасными. Когда-то учитель сказал ему, что прежде чем изобрели биостаты, популяция людей в сравнении с популяцией стеклянных статуэток имела совершенно иной график средней продолжительности жизни. В случае статуэток каждый год разбивалась небольшая их часть, так что в конце концов не осталось ни одной. Что же касается людей, то большинство из них доживало до шестидесяти, после чего происходило резкое умирание популяции. Наступление эры биостатических лекарств означало, что они могут рассчитывать на продолжение жизни до бесконечности, но не на бессмертие. Существо, имеющее возможность бесконечно продолжать свою жизнь, было «бессмертным», но стоило ударить его о горный склон, чтобы оно это бессмертие потеряло. Мы добились только того, делал вывод учитель, что подключились к обществу стеклянных статуэток.

Масштабы личной ответственности за сохранение жизни поразили Карева. Смерть в сорок лет в автомобильной или авиакатастрофе была бы событием фатальным, если бы означала потерю тридцати лет жизни, но когда впереди ждали тысячелетия, ее просто невозможно было представить.

Стоя у окна и глядя на мрачное озеро, Карев лучше понимал то, что современный философ Осман назвал «бабьим обществом», имея в виду земное общество, в котором мужские черты исчезали бесповоротно. Были ликвидированы войны, если не считать небольших акций, проводимых антинатуристичными бригадами, но по прошествии более чем двухсот лет после первой высадки на Луну, планеты Марс и Венера оставались практически не изученными. Немногим исправным, готовым отправиться в путешествие к ним, не хватало помощи стоящих у власти остывших, и Карев, по-прежнему связанный с биологическим кругом мужественности, понял, почему это происходит. «На нас давит будущее, — подумал он, — вот и все объяснение».

Однако настойчивее всего требовали решения проблемы ближайшего будущего. Рассвет уже стирал с неба самые слабые звезды, и это означало, что через пару часов они отправятся домой, а ему не удалось еще сказать Афине правду об уколе Е.80. Три дня, проведенные у озера Оркней, оказались самыми лучшими в их десятилетней супружеской жизни. Он и Афина были как два установленных друг против друга зеркала, и потому, мысленно сложив оба изображения, Карев создал образ самого себя, который отражался по очереди то в одном, то в другом из них. («Любовь, как сказал Осман, это не что иное, как одобрение хорошего вкуса партнера».) Однако теперь перед ним была перспектива поворота зеркала Афины в направлении от бесценного жара в холодную пустоту, где, согласно законам термодинамики чувств, сам он пропадал без следа.

Его сомнения имели также чисто физический аспект.

Убежденность Афины в том, что он уничтожил соединяющую их эротическую связь, казалось, сильнее возбуждало ее. Как бы желая сжечь без остатка пылающее в нем желание, она втянула его в длившуюся почти без перерыва три дня сексуальную оргию, не давая даже заснуть, если он не соединился с нею, когда они лежали, прижавшись друг к другу — ее ягодицы на его бедрах, как две ложки. Но свою мужскую силу он мог демонстрировать только три дня. Известны были случаи, когда в течение именно этого периода после приема биостатов организм продолжал производить андрогены, однако в ближайшие часы он должен был либо сделать вид, что потерял желание, либо рассказать Афине обо всем.