Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - [10]

Афина тоже с интересом разглядывала долину и говорила совершенно спокойно, чего не было с ней со времени той вечерней ссоры. Она раскраснелась и одета была в новый вишневый плащ, похожий, вдруг подумал Карев, на тот, который носила десять лет назад во время их свадебного путешествия. Было ли это знаком для него?

— Мне удалось получить ту же самую комнату, — не задумываясь сказал он, отказавшись от мысли сделать ей сюрприз позднее.

Афина слегка подняла брови.

— Ты вспомнил? — удивилась она. — Ах да, наверное, в отеле подсказали номер комнаты.

— Вовсе нет. Я помнил сам.

— Правда?

— Так же, как помню все, что связано с теми двумя неделями. Он тронул Афину за плечо и повернул лицом к себе. Мимо торопливо прошли несколько пассажирок.

— Вилл, — шепнула она. — Мне так жаль… Все, что я наговорила…

От ее слов он воспрял духом.

— Не будем возвращаться к этому. Впрочем, все, что ты сказала — справедливо.

— Я не имела права так говорить.

— Нет имела. Ведь мы же настоящие супруги, ты не забыла?

Она приблизилась к нему, приоткрыв губы, а он закрыл их своими, дыша ее дыханием, пока другие пассажиры быстро проходили мимо. Афина первая высвободилась из его объятий, но когда они входили внутрь под обстрелом любопытных взглядов, держала его под руку. Карев заметил, что был здесь единственным исправным. Компания людей, рассыпавшихся по залу для прилетающих пассажиров, состояла из остывших, которые смотрели на них с выработанным равнодушием, и женщин с искусственным весельем в глазах.

— Что со мной происходит? — прошептал он. — Веду себя, как пылкий подросток.

— Ничего страшного, любимый.

— Да, но и устроили же мы представление! Едем в отель.

Во время поездки по старомодной железной дороге к озеру Карев думал, возможно ли, чтобы человек в его возрасте мог чувствовать полное удовлетворение. Именно по этой причине моногамные супружества не исчезли и сохранили смысл даже к концу двадцать второго века. Простая правда, часто повторяемая, но только теперь понятая до конца, заключалась в том, что чем больше человек вкладывает в такую связь, тем больше от нее получает. Карев вдыхал свежий воздух и, ощупывая рукой прямоугольник небольшого плоского футляра в саквояже, пытался смириться с реальностью бессмертия. Сделав только один укол и соблюдая потом некоторую предосторожность, ни Афина ни он не должны были умереть. Он искал в себе каких-нибудь следов эйфории, которая должна сопутствовать этой мысли, но нашел только странное оцепенение. Все было относительно. Если бы он родился двести лет назад в голодающей Индии, то смирился бы с тем, что его ждет двадцать семь лет жизни, и не помнил бы себя от радости, если бы какая-то добрая сила неожиданно отпустила ему семьдесят лет. Родившись в довольном собой бабьем обществе двадцать второго века, он считал, что продолжающаяся бесконечно жизнь — это нечто такое, что принадлежит ему как социальное благо, только масштабом отличающееся, скажем, от возмещения за несчастный случай на работе. Говорили, что творческий гений человечества парализован, но, быть может, это было связано с ослаблением чувств, с разрежением цветов жизни в жилах вечности.

Он искоса взглянул на Афину, освежая в памяти причины, по которым хотел жить вечно. В возрасте тридцати шести лет она имела отличное здоровье и находилась у пика физического развития, который биостаты должны были превратить в бесконечное плоскогорье. Когда она сидела, восторженно глядя в окна вагона, он впитывал ее всеми чувствами. У него явилось впечатление, что Афина — это название всей вселенной. Когда она улыбнулась какому-то, только ей известному воспоминанию, и случайно наклонила голову, то перед ним открылись жемчужины зубов, ярко блестящие на солнце. Он отметил, записал и вложил в память это открытие, как наблюдатель вселенной записывает появление новой звезды. Ему пришло в голову, что Афина выглядит на свои тридцать шесть лет и в то же время как будто совсем не изменилась с того времени, когда десять лет назад они поженились. Это, конечно, было невозможно. Но какие же конкретные изменения произошли в ней? Стараясь быть объективным, он заметил легкую впалость щек, превращение пушка на верхней губе в волоски, появление слоя жирка на внутренней стороне верхних век, которые со временем должны были стать желтыми. Внезапно он принял решение. До сих пор он планировал, что уколы они сделают вечером последнего дня пребывания у озера Оркней, но такая задержка показалась ему вдруг невыносимой. Он не мог позволить, чтобы Афина постарела еще хотя бы на час.

— Перестань, Вилл, — сказала Афина.

— Что перестать?

— Пожирать меня глазами при людях, — ответила она, слегка покраснев.

— А пусть себе смотрят, мне это не мешает.

— Мне тоже, но это странно действует на меня, так что перестань.

— Ты приказываешь, — сказал он, делая вид, что надулся.

Она взяла его за руку и держала ее до конца пути к берегу озера. На мгновение ему захотелось, рискуя собственным удовольствием и нарушением неповторимого великолепия этой минуты, попытаться еще раз убедить ее в существовании Е.80 и его значении. Однако желание это быстро прошло. Ожидался великолепнейший отпуск в их жизни, кроме того, ему неудержимо хотелось обладать Афиной, убежденной — правда, ненадолго — что он верит во вне-физическую основу их любви. Он предвидел, что игра эта продлится до тех пор, пока не придется возвращаться домой.