— Тридцать восьмой…
— Нет, дядюшка, еще только тридцать верст отъехали…
— Далеко… Далеко до родной земли… А вот гляди — моя Таврида… Я вижу. Я лучше теперь вижу…
Графиня Браницкая тревожно поглядела на дядю… Если это бред, то как же скакать несколько верст до Николаева! Не лучше ли вернуться скорее назад в Яссы?
Через полчаса князь начал видимо волноваться, тосковать, шевелиться и встряхиваться своим грузным телом.
— Ну, вот… Вот…
Наконец он вдруг вскрикнул:
— Стой…
Все три экипажа остановились… Люди обступили коляску.
— Пустите… Здесь отдохну…
Он вышел, с трудом поддерживаемый рослым гусаром и своим лакеем Дмитрием. Маленький чиновник Павел Саркизов взял плащ из коляски.
Князь отошел немного в сторону от дороги, к верстовому столбу с цифрой 38. Плащ разостлали на земле, и он, с помощью людей, опустился и лег на спину.
Браницкая села около него.
— Вам хуже… Надо ехать назад… Отдохните, и вернемтесь…
Князь не отвечал… Глаза его упорно и пристально смотрели вперед, будто силились разглядеть что-то…
Люди столпились невдалеке, между князем и экипажами… Только молодой чиновник стоял близ лежащего.
Прошло с полчаса среди полной тишины.
— Скажи царице, — заговорил князь тихо. — Благодарю… за все… Любил… одну… Никого не любил… Все все равно… Тебя… Да…
«Убирается!» — грустно, со слезами на глазах подумал Саркизов.
— Скажи ей… Надо… Чрез сто лет — все равно… Лучше она — Великая. Босфор будет… Я хотел… Все можно… Все! Захоти и все… захоти и все…
Он двинулся резко, почти дернулся, и взор его еще пытливее стал будто приглядываться к подходящему… И он вдруг выговорил сильно:
— Да… Да… Иду…
Прошло полчаса… Все стояли недвижно. Никто не шевельнулся. Никто не хотел поверить.
Браницкая присмотрелась к лежащему, тронула его рукой и зарыдала…
Чрез час один из экипажей поскакал в Яссы…
Браницкая уже сидела в отпряженной среди дороги карете…
Люди, офицеры и солдаты стояли кучкой у пустой коляски и уныло, односложно, даже боязливо перешептывались.
Скоро опустилась на все темная и тихая мгла.
А на краю дороги, близ одинокого верстового столба, на земле, среди разостланного плаща лежало тело «великолепного князя Тавриды».
Около него стоял недвижно солдат-запорожец, поставленный на часах… А у края плаща сидело в траве маленькое существо… понурившись, съежившись, и думало…
«Да… Вот… Велик был… А что осталось… Меньше меня…»
Среди ночи запорожца сменил высокий гусар… Он пригляделся к покойнику и вымолвил:
— Павел Григорьевич!
— Ну… — отозвался юноша-чиновник.
— Нехорошо… Глаза не закрыли… Что ж это они — никто… Надо закрыть…
— Да…
— Я закрою…
Гусар присел на корточки около тела и толстыми, неуклюжими пальцами старался опустить веки на глаза… Но застывшие веки вновь подымались.
— Пусти! — выговорила уныло маленькая фигурка. — Я закрою…
— Ничего не поделаете… Надо вот…
Он полез в карман и, достав два больших медяка, закрыл по очереди каждое веко — и накрыл монетами…
— Это завсегда надо кому… вовремя взяться… — сказал гусар. — Покуда теплый…
— А кому надо-то? Чья забота? — грустно отозвался маленький человечек.
— Кому? Вестимо… Ближним…
— Он на свете-то был… вот что я теперь… Выше всех, но один! А я-то вот… И ниже всех — и один…
