Милая, 18 - [112]

— Иди сюда, — услышал он снова и пошел на голос.

* * *

Он сидел один на чердаке в доме №18 по Милой. Вошел Андрей. Крис встал и повернулся к Андрею спиной.

— Ну что ж, пусть свершится правосудие Божие. Грешник стоит перед...

— Хватит, Крис! Мы знаем, как отчет дошел до Лондона. Спасибо.

Крис закусил губу, сдерживая слезы.

— Держи пистолет. Потом покажу, как ориентироваться в этих лабиринтах. Поставлю тебе здесь койку. Если услышишь пять коротких звонков — свои, один длинный — уходи по крышам. Нужно быть очень осторожным: крыши обледенели.

— Андрей...

— Да, да, все понимаю.

Крис снова остался один. Он выглянул в слуховое окошко в скате крыши. Метель кончилась, и по ту сторону стены были видны остроконечные верхушки костелов. Там, наверно, сейчас полно коленопреклоненных людей. Молятся, поют... Думают ли они хоть в этот момент о тех, кто в гетто? Вспоминают ли, что их Иисус был евреем? Криса захлестнуло странное чувство облегчения. Никогда еще у него не было так светло на душе.

Пять коротких звонков.

— Дебора...

— Ничего не говори, Крис. Я тебя только обниму, а ты молчи... молчи...

Часть четвертая ЗАРЯ

Глава первая

Александр Брандель по-прежнему угрюм и замкнут, ни с кем не общается, даже с нами почти не разговаривал всю зиму. ”Общество попечителей сирот и взаимопомощи” все еще на легальном положении и имеет все привилегии обладателей кенкарт. Я взял на себя, так сказать, ”официальную” часть обязанностей Александра. До сих пор есть еще много дел с Еврейским Советом — продуктовые талоны и т.д.

Гетто похоже на морг. Вряд ли даже на луне так тихо и пустынно.

Во время ”большой акции” женщины, которых отправляли на Умшлагплац для депортации, брали с собой шелковые одеяла и перины, но оказалось, что тащить их тяжело. Поэтому они их вспарывали на крышах, вытряхивали пух и перья и брали с собой только ткань, надеясь чем-нибудь набить по приезде на место. На некоторых крышах пуху особенно много и когда дует ветер, кажется, будто идет снег.

Мы полагаем, что нас здесь осталось тысяч сорок. Несколько тысяч на швейном комбинате и на щеточной фабрике. Примерно тысяча из нас имеет персональное ”правожительство” (почему — мы не знаем), а большинство — ”дикари”. Гетто превратилось в подземный город с лабиринтами туннелей, тайных убежищ, подвалов, вырытых под уже существовавшими подвалами. Полиция и украинские ”соловьи” разрушили пустые дома, чтобы в них нельзя было жить.

Мы полностью отрезаны от малого гетто, из которого евреев выселили с год назад, а деревоотделочную фабрику закрыли. В бывшем малом гетто снова селятся поляки и ссорятся между собой из-за красивых домов на Сенной и Слиской. Эти дома достаются им бесплатно: депортированным платить не надо!

Этой зимой мы старались устроить главных наших активистов на арийской стороне. Давид Земба с семьей неохотно покинул гетто, но я слышал, что он живет в Варшаве и уезжать из страны не собирается. Шестерых из тех детей, что спаслись из приюта на Низкой и жили в подвале на Милой, 18, нам удалось устроить в францисканский монастырь на Лаской.

Еврейская боевая организация насчитывает около семисот бойцов. Они проходят военную подготовку, изучают тактику уличных боев, различные виды оружия, ”топографию” крыш. У нас двадцать так называемых боевых отрядов — вооружена из них только треть. Семь отрядов сионистов-социалистов, два — бундовцев, четыре — коммунистов, два — бетарцев, остальные — религиозные и другие. У ревизионистов хорошо вооруженный отряд человек в пятьдесят или больше в бункере под Наливками, 37.

Боеприпасы, продукты, лекарства спрятаны в десятках бункеров по всему гетто. Наше основное оружие — польские винтовки, примерно штук тридцать, и около тысячи патронов к ним. Затем пятьдесят шесть девятимиллиметровых пистолетов различных образцов (немецкий маузер, парабеллум, шведский латис). С редким оружием много возни, но мы его берем, несмотря на то, что патроны к нему дорого стоят и их достать трудно. Есть у нас несколько итальянских пистолетов ”баретта” и два венгерских, но к ним только восемь патронов. Есть у нас еще тысячи бутылок со взрывчаткой и около тысячи самодельных гранат, изготовленных по химической формуле нашего гения Юлия Шлосберга, еще десятка три польских гранат и набор стилетов.

Последнее изобретение Шлосберга — жестянка, набитая гайками и болтами. Отверстие покрыто тонким слоем воска и заполнено пластиковой капсулой с воспламеняющимся веществом. Срабатывает. Мы четыре раза их проверяли в пустых домах. Взрыв получается такой силы, что некоторые болты пробивают стену в соседнюю комнату. Мы прозвали это оружие ”кнейдлех”[65].

У Еврейской боевой организации есть четыре главных бункера. Штаб Шимона Эдена (Лешно, 92), подвал Дома бундовцев на Гусиной,43 и наш на Милой, 18 (сейчас в нем находятся человек сто, включая восемнадцать детей) составляют ”центральное командование”. У Роделя несколько маленьких бункеров на севере, в районе швейной фабрики, и основной — под церковью прозелитов! Отец Якуб словно воды в рот набрал — настоящий друг. Еще один командный пункт в районе щеточной фабрики. Там Вольф Брандель. Ему еще и двадцати нет, но он нас поражает своей находчивостью и выдержкой. Главный его бункер на Францисканской, у самой стены гетто, под двумя фабричными цехами. Рахель Бронская (она теперь боец) тоже живет там. Стефан Бронский считается лучшим связным в гетто.