Мико - [5]

— Жаль, что тебе приходится уезжать. Жаль, что мы не сможем остаться здесь навсегда... вместе... среди волн...

— Мы бы посинели от холода, — рассмеялся Ник, не желая приумножать ее меланхолию, — и потом, ты никогда не задумывалась о том, что нам было бы лучше чем-нибудь заняться перед свадьбой, чтобы не оставалось времени на раздумья — ведь чего доброго можно испугаться и дать задний ход?

Николас продолжал шутить, но Жюстин подняла голову, и он увидел ее глаза — необыкновенные, умные и в то же время с оттенком какой-то детской наивности, глаза, показавшиеся ему такими возбуждающими в первый вечер их знакомства. Сквозь эти глаза он мог наблюдать за всем, что происходило в душе Жюстин, и сейчас был благодарен судьбе за то, что события минувшего года не исказили ее сущности.

— Тебе больше никогда не снились эти кошмары? — спросил он. — Дом... Сайго... дай-катана?

— Нет! — Она решительно помотала головой. — Нет, нет! Ты рассеял весь этот странный гипноз. Ведь сам же уверял меня в этом? — Она с надеждой посмотрела ему в глаза.

Он кивнул:

— Да, рассеял.

— Ну вот, значит, все в порядке. — Она взяла его за руку и повела прочь из холодных волн за высокую линию прилива, очерченную бурой полоской морских водорослей и причудливыми кусками дерева, отполированными соленой водой. Достигнув берега, она закинула руки за голову и посмотрела на солнце.

— Я так счастлива, что зима кончилась, так рада снова быть здесь, именно теперь, когда все возвращается к жизни...

— Жюстин, — голос Николаса звучал уже серьезно, — я просто хотел узнать, не было ли каких-нибудь, — он запнулся, подыскивая английский эквивалент японскому словосочетанию, — каких-нибудь отголосков того, что случилось тогда? Все-таки Сайго запрограммировал тебя убить меня моим же собственным мечом. Ты никогда не говоришь об этом со мной.

— А почему я должна об этом говорить? — Ее глаза неожиданно потемнели. — Мне нечего тебе сказать.

Какое-то время они просидели молча, вслушиваясь в ритмический шепот прибоя. Далеко на горизонте окруженный сверкающей синевой показался траулер. Жюстин посмотрела туда так, словно хотела в океанском просторе разглядеть свое будущее.

— Я всегда подозревала, что жизнь небезопасна, — сказала вдруг она, — но до встречи с тобой я не задумывалась об этом всерьез. Да! — Взгляд ее оторвался от сверкающего горизонта. — До встречи с тобой я была такой же саморазрушительницей, как и моя сестра. — Жюстин посмотрела на свои судорожно сжатые пальцы. — Господи, как бы я хотела, чтобы никогда не происходило того, что произошло! Сайго одолел меня. Знаешь, когда-то в детстве я болела ветрянкой — болела так тяжело, что чуть не умерла. Но я выжила. Только шрамики остались. И теперь я выживу! — Она подняла голову. — Понимаешь, я должна выжить потому, что я думаю о нас с тобой.

Николас внимательно посмотрел ей в глаза. Скрывала ли она что-нибудь от него? Он не мог ответить на свой вопрос и испытывал от этого смутное беспокойство.

Вдруг Жюстин рассмеялась и сразу стала похожа на школьницу — невинную и беззаботную. Да и сам смех был как-то по-детски заразителен. Николас улыбнулся в ответ.

— Завтра тебя не будет со мной. — Она нежно поцеловала его в щеку. — Так давай же наслаждаться сегодняшним днем! — Последовал еще один поцелуй. — Это очень по-восточному?

Он рассмеялся:

— Думаю, что да!

Ее длинные тонкие пальцы — пальцы художницы — пробежали по его колючему подбородку и остановились у линии губ.

— Я никогда не думала, что кто-нибудь будет мне так дорог...

— Жюстин...

— Если бы ты даже уехал на край земли, я и там бы тебя нашла. Может, это и смешно, но я не шучу. — Она действительно говорила всерьез. Николаса даже испугало выражение ее глаз. Ему показалось, что на него смотрит женщина-самурай. Похожее выражение он встречал только один раз — в далеком-далеком детстве в глазах своей матери. Это было особое сочетание преданности и жестокости, не доступное, как считал Николас, для западного человека. Он был тронут и горд за Жюстин.

— Послушай, мы ведь расстаемся ненадолго — не больше чем на месяц. Уверяю — тебе не придется искать меня на краю земли...

Ее лицо помрачнело.

— Ник, Япония и есть для меня край земли. Это чужая, абсолютно чужая страна. В Европе я тоже чувствую себя иностранкой, но там я могу хотя бы ориентироваться... Там я ощущаю хоть какую-то сопричастность... Япония же, как черный камень... Это пугает меня, понимаешь?

— Я наполовину азиат, — усмехнулся он. — Я тоже пугаю тебя?

— Да, раньше пугал... Но теперь все позади! — Ее руки обвили его упругую загорелую шею. — Ах, Ник, как было бы здорово, если бы ты не уезжал!

Николас крепко обнял Жюстин. Как бы ему хотелось сказать в эту минуту, что никуда он не поедет и никуда не отпустит ее от себя! Но это было бы ложью, поскольку менее чем через сутки он сядет в самолет, вылетающий в Токио. Кроме того, восточное воспитание сделало его личностью скрытной, направленной внутрь себя. Николас догадывался, что и его отец — человек стопроцентно западный — был таким же замкнутым и непроницаемым. И отец, и сын умели хранить свои секреты даже от тех женщин, которых любили самой искренней и преданной любовью...