Микеланджело Буонаротти. Его жизнь и художественная деятельность - [7]

Отчасти ради отца, отчасти из опасения оскорбить все еще могущественного Медичи Микеланджело не мог отказаться от чести жить в его доме, хотя это едва ли отвечало его желанию. Ежеминутно испытывал он разницу в характере сына и его покойного отца. Кроме того, положение Медичи во Флоренции становилось шатким.

В тот самый год, когда Лоренцо взял к себе Микеланджело, во Флоренцию прибыл Савонарола, и его горячие проповеди увлекли даже лучших друзей Лоренцо. Несмотря на глубокое различие с ним во взглядах, его приверженцами стали и Полициано – один из самых страстных гуманистов, и Марсилио Фичино, который до сих пор зажигал лампаду пред бюстом Платона, как пред святым, и Пико делла Мирандола – разностороннейший из ученых. Красноречие Савонаролы увлекало и уносило все и всех с непреодолимой силой, как бурный поток. Его слово было законом, и тысячи человек, как один, шли за ним, исполняя все его веления. Враги мирились друг с другом, женщины приносили на костер платья, украшения и драгоценности. Ни Лоренцо, ни духовные враги его, даже сам папа – никто не смел поднять на него руку.

Понятно влияние его на юную, страстную, протестующую натуру Микеланджело. Последний проявлял до сих пор себя как школьник, но скоро проявится в нем человек, а политические события выдвинут его как гражданина.

В Пизе существовала картина, на которой был представлен Козимо Медичи со своею свитою ученых. Он изображал Нимврода, приказывающего строить Вавилонскую башню. Виднелась и сама башня, искусно составленная из частей и построек флорентийского и римского стилей. Такою башнею была Флоренция XV века – и она должна была рухнуть.

Со смертью Лоренцо нарушено было равновесие Италии. Война была неизбежна. Уже французский король со своей армией явился взять Неаполь. Итальянцы в первый раз увидели пушки не как праздничную принадлежность. Все волновалось, но в замке Пьеро развлечения не прекращались. Отпрыск двух фамилий – гордых Медичи и еще более заносчивых Орсини, он легкомысленно презирал врагов, не зная сам всей своей непопулярности.

Уже народ видел в явлениях неба знамения кровавых событий и изгнания Медичи. Звезды говорили устами астрологов; статуи и картины – изображения святых – источали кровь; в воздухе носились отряды воинов на гигантских конях, сталкивались в шумном смятении и внезапно исчезали в тумане. Уже смерть Лоренцо сопровождалась подобными знамениями. С ясного неба раздался громовой удар, и молния разбила вершину купола Санта-Мария дель Фьоре; ручные львы, принадлежавшие городу, бросались друг на друга, а над самой виллой Кареджи стояла яркая звезда, свет которой постепенно ослабевал, пока она не угасла совершенно в момент смерти Лоренцо. Пламенные речи Савонаролы предвозвещали свободу. «Скажите Лоренцо Медичи, – говорил он, – пусть обратит он взор на себя. Господь призовет его на суд. Скажите ему – я здесь пришлец, он – гражданин, но я останусь, а он уйдет». Лоренцо суждено было уйти раньше Савонаролы, но не из города, а из этого мира. Пророчество относилось к сыну.

Так и свершилось. Ход событий оправдывал вещие слова вдохновенного монаха, логика которого была неумолимо строга и сильнее даже, чем чувства.

Напрасно приверженец Медичи и папы августинский монах Мариано выступил против Савонаролы с проповедью на текст: «Не надлежит нам знать час и минуту, что избрал Предвечный для выполнения воли своей». Савонарола отвечал на это убежденным словом на ту же тему, изменив лишь ударение: «Знать надлежит, – говорил он. – Только час и минуту не можем мы знать».

Слова Савонаролы и знамения неба имели прямое влияние на судьбу Микеланджело. Пьеро Медичи любил музыку и пение. При дворе его жил Кардьеро, знаменитый импровизатор, превосходно игравший на лютне. Этот Кардьеро пришел однажды в мастерскую Микеланджело в палаццо Медичи и, извиняясь, что помешал ему работать, просил совета в смутившем его таинственном событии. В прошлую ночь, говорил он, явился ему во сне Лоренцо и велел передать сыну Пьеро, что он будет изгнан из дому и не вернется больше обратно.

– Как вы думаете, что должен я делать? – спросил в заключение Кардьеро.

Микеланджело советовал ему исполнить в точности приказание покойного друга и повелителя. Через несколько дней Кардьеро, еще более взволнованный и смущенный, сознался Микеланджело, что не решился исполнить его совет, но что Лоренцо снова явился ему во сне, настойчиво повторил повеление и даже ударил его по лицу за непослушание.

По настоянию Микеланджело он отправился на виллу Кареджи, где находился тогда Пьеро Медичи. Дойти до виллы ему не пришлось; он встретил Пьеро, возвращавшегося в город с многочисленной свитой, и, бросившись на дороге к ногам его лошади, умолял выслушать его и поверить. Дрожащим от страха голосом он рассказал свой сон, но Пьеро осмеял его, а раболепная свита забавлялась его страхом, причем канцлер Биббиена (впоследствии кардинал – покровитель Рафаэля), корысть и несправедливость которого делали дом Медичи особенно ненавистным народу, воскликнул с насмешкой:

– Глупец, не думаешь ли ты, что Лоренцо любит тебя больше сына, вверяя столь важные вести тебе, а не прямо ему?