Михайлов день - [11]

Начну с истории, которую узнала случайно. Записывала воспоминания Галины Викторовны Черепановой о старце Иоанне (Соколове) и вдруг заметила, что она хромает.

— Что, — спрашиваю, — ножки болят?

— Слава Богу, болят, — ответила старушка. — А вымолила я эту болезнь ещё в молодости и заболела по милости Божией.

Словом, история здесь такая. Галина жила тогда в Иркутске и уже окончила два курса института, когда её вызвали в органы и предложили стать осведомителем.

Предложение было сделано не случайно — у неё укрывались перед арестом один епископ и несколько священнослужителей. Галине доверяли, она знала многие тайные явки, где прятали верующих, собирали передачи для заключённых священников и налаживали по своим каналам связь с тюрьмой. А ещё уходившие в лагеря архиереи оставляли ей на хранение такие святыни, как, например, постригальный крест святителя Иннокентия Иркутского. Владыка, просивший сохранить святыню, из лагерей не вернулся, и крест святителя Иннокентия Иркутского остался у Галины. Так Владыка велел — хранить.

Добраться до тайных явок христиан у НКВД не получалось. Православные Иркутска держались сплочённо, и перед органами стояла задача — внедрить предателя и доносчика в их среду. От предложения стать доносчиком студентка Галина, естественно, отказалась. И тогда студентке предложили выбор — или ей позволят окончить институт, а потом помогут сделать блестящую карьеру, если она согласится стать осведомителем. Или её как «религиозную контру» выгонят из института с волчьим билетом. Били, что называется, по самому больному месту — Галя с детства мечтала о высшем образовании, ей нравилось учиться, и училась она блестяще. И всё-таки она снова сказала «нет», понимая, что учиться ей уже не дадут.

Не дожидаясь обещанного исключения, Галя сама ушла из института и стала работать санитаркой в больнице. Она специально выбрала работу похуже, полагая, что уж отсюда её не выгонят. Ну, кто пойдёт за копейки мыть туалеты и выносить судна из-под больных? Но в органах усиленно разрабатывали её кандидатуру, и на очередном допросе в НКВД Галине твёрдо пообещали, что если она откажется сотрудничать с органами, её посадят в тюрьму. И Галя приготовилась к аресту. На случай этапа дядя-сапожник сделал ей в каблуке тайник, куда спрятали деньги. А ещё прохожие удивлялись — на дворе лето, а девушка идёт в пальто и с узелком вещей, необходимых в тюрьме. На зоне, предупредили Галю, зимой без тёплых вещей не выжить, и лучше заранее приготовиться к аресту, имея всё необходимое при себе. Так поступали тогда многие, ибо арест был обычно внезапным.

Однажды Галину, действительно, внезапно схватили на улице и привезли в уже знакомый кабинет для допросов. Представитель органов на этот раз веселился, объявив Галине, что если она немедленно не подпишет документ о согласии стать агентом НКВД, то её изнасилуют. В кабинет тут же вошли четверо уголовников, сорвали с девственницы одежду и распяли её голую на полу. И тогда девушка закричала от ужаса, обещая подписать бумагу, лишь бы не надругались над ней. Гале позволили одеться, и она трясущейся рукой поставила подпись под документом, из которого явствовало, что отныне она агент НКВД. После этого Галина обошла весь Иркутск, сообщая всем и каждому, что она Иуда и агент НКВД. Люди, выслушав её, отворачивались и, случалось, плевали ей вслед.

Теперь она стала для всех отверженной и уже не выходила из дома. Никогда и никого Галина не выдала. Но только висел уже над нею этот дамоклов меч — обязанность писать доносы, а иначе, пригрозили, её изнасилуют. Девушка теперь не вставала с колен и, заливаясь слезами, день и ночь умоляла Божию Матерь защитить её от насильников. Похоже, она действительно вымолила эту болезнь, ибо Галю вскоре парализовало. Долгие годы она была инвалидом и недвижимо лежала в постели. Сердобольные соседи кормили её с ложечки, а в органах постепенно забыли о ней. Кому нужен агент — живой труп?

А на Пасху 1946 года во вновь открытой Троице-Сергиевой Лавре опять торжественно зазвонили колокола. К парализованной Галине прибежала подруга:

— Галя, Галюшка, какая радость! Троице-Сергиеву Лавру открыли, и у преподобного Сергия опять звонят колокола!

— Преподобный зовёт! — сказала Галина и встала с постели.

Исцеление было мгновенным, только в непогоду болели ноги. Вот и уехала она тогда в Москву, чтобы быть поближе к преподобному Сергию Радонежскому, возвратившего её к жизни после долгого небытия.

***

В Москве Галина Викторовна стала духовной дочерью игумена Иоанна (Соколова) а после его смерти — отца Иоанна (Крестьянкина). Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), как сообщается в воспоминаниях о нём («Память сердца» Смирновой Т.С.), называл старца Иоанна (Соколова) своим духовным отцом. А познакомились они так.

Однажды прихожане рассказали молодому священнику Иоанну (Крестьянкину), что в Москве появился Оптинский старец, только что освободившийся из тюрьмы. Но старец ли это или очередной самозванец? Свято место пусто не бывает, и в годы, когда томились по лагерям видные пастыри нашей Церкви, появились самозванцы-чернокнижники, выдававшие себя за «прозорливых старцев» и даже «пророков». Под видом старца мог, наконец, скрываться агент-провокатор, завербованный НКВД.