Михаил Сперанский. Его жизнь и общественная деятельность - [29]

В правление императора Николая пришлось Сперанскому заседать еще в верховном уголовном суде по делу декабристов[13] и в так называемом комитете 6-го декабря, учрежденном в первый год правления Николая с целью обсудить, не нуждается ли наше гражданское устройство в каких-либо улучшениях и преобразованиях. Задачи были, впрочем, заранее очень ограничены. Здесь Сперанский пробовал вновь поставить на очередь свой проект преобразования сената, уже рассмотренный государственным советом в 1812 году, но, за падением его автора, оставшийся не приведенным в исполнение. Эта попытка Сперанскому не удалась; более успеха имело его старание положить начало ограничению крепостного права, в виде воспрещения продажи людей без земли, продажи членов семьи в разные руки и пр. Эти ограничения, одобренные комитетом 6-го декабря, были, с одобрения императора, внесены в государственный совет, который и принял их, но Июльская революция в Париже и последовавшие затем революции – польская и бельгийская, – побудили отложить и это осторожное заявление против крепостного права. Сперанскому не пришлось дожить до каких-либо мер в пользу крестьян. Осыпанный милостями молодого императора, произведенный в действительные тайные советники, возведенный в достоинство графа, назначенный председателем департамента законов государственного совета, награжденный орденом Андрея Первозванного, он скончался в Петербурге шестидесяти семи лет 18 февраля 1839 года...

Личная жизнь Сперанского после возвращения из ссылки очень бедна событиями. Выход замуж его дочери Елизаветы Михайловны за Фролова-Багреева, племянника Кочубея, был самым заметным событием за последние восемнадцать лет его тихой, трудовой жизни. После себя он оставил дочь с двумя детьми, внуком Михаилом, убитым на Кавказе в 1844 году, и внучкой, в замужестве княгиней Кантакузен. Детям этой единственной ветви нашего государственного деятеля разрешено было присоединить к своей фамилии и своему титулу князей Кантакузен фамилию и титул графов Сперанских. Кроме этого знаменитого имени, в наследство своим внукам наш реформатор оставил после себя имение в 2 900 душ и 600 тысяч рублей долга, то есть никакого состояния...

Таков был скромный баланс личной жизни великого государственного человека. Не так легко и просто подводится баланс его огромной и разносторонней деятельности, его исторической жизни. “Изумительное творчество сильной мысли, – замечает г-н Филиппов, – громадная энергия и неустанная жажда деятельности, вся постоянно обращенная, в той или другой форме, на осуществление начала законности в управлении государством, – вот что отличает Сперанского с первых до последних минут его жизни”. Нельзя удачнее прорезюмировать ту сущность и то направление громадной работы знаменитого деятеля, которые одним истолкованием объединяют оба периода его деятельности. Возьмем ли первый период, исполненный преобразовательных планов и широких надежд, мы должны признать, что центральною задачею этих планов и надежд является полное торжество идеи законности. Когда, надломленный жестокими превратностями личной судьбы своей, Сперанский снова возвращается на государственное поприще, он является к этому новому служению с тем же знаменем законности в руках. Он уже не дерзает добиваться ее полного торжества над беззаконием и произволом, но к ее росту и возвышению направлены все его усилия. Сибирская реформа стремится поднять значение законности в Сибири хотя бы до уровня, на котором исторический момент реформы застает ее в Европейской России. Громадный подвиг кодификации является тоже значительным шагом по этому пути. Заботы о высшем юридическом образовании в России, преподавание правоведения наследнику престола, проекты, внесенные в комитет 6-го декабря, – все направлено к тому же, все одушевлено мыслью укрепить и возвысить идею законности, столь пренебрегаемую эпохой, в которой пришлось работать и действовать Сперанскому. Нельзя отказать ему и в том, что это было не одно только стремление и доброе желание, но что ему действительно удалось многое сделать и еще более того подготовить для роста и торжества законности в русском строе гражданской и государственной жизни.

Сама идея законности, однако, может осуществляться при весьма различных общественных условиях и торжествовать над далеко не одинаковыми формами государственной и гражданской жизни. Само рабство может быть законным учреждением, не говоря уже о привилегиях, монополии, экономической кабале и других способах, какими человечество привыкло заменять рабство, когда история делает его в обнаженной форме более невозможным. То же самое относится и ко всем другим формам общественной жизни. Идея законности, отвлеченная от условий и форм осуществления, является тем мертвым и мертвящим доктринерством, которое создало знаменитое изречение: pereat mundus, fiat justitia[14], и которое не знает и не желает знать, что и сама законность существует для людей, а не люди – для законности. Сперанского нельзя упрекнуть в этом сухом, гелертерски-ограниченном доктринерстве. Отнюдь не был он политическим индифферентистом и имел очень ясные представления и идеалы не только более законного, но и более справедливого, более благодетельного гражданского строя. Первый период его государственной деятельности и отличается тем, что полное торжество идеи и законности в задачах его деятельности тесно и неразрывно связывается с таким же торжеством справедливости, просвещения, свободы, общего благосостояния. Существенное отличие второго периода именно в том и заключается, что это единство лучшей формы и лучшего содержания было нарушено, и государственная деятельность Сперанского все более и более сосредоточивает свои задачи около формы (законность) и все более упускает из виду содержание (справедливость). Время делало такое разложение исторически необходимым, и Сперанский лишь подчинялся этим новым условиям деятельности. Можно только оговориться, что в первый период своей государственной деятельности он не подчинился бы им.