Михаил Кутузов - [2]
Прибыл Кутузов к войскам.
— Ура! — кричат солдаты. — Веди нас, батюшка, в бой. Утомились, заждались.
— Правда, ваша правда, — отвечает Кутузов. — Пора унять супостата.
Довольны солдаты, перемигиваются: вот он, настоящий боевой генерал.
— Что мы — не русские? — продолжает Кутузов. — Что нам, в силе Господь отказал?
Довольны солдаты. Заснули спокойно. А на следующий день объявляют первый приказ Кутузова — продолжать… отступление.
— Что-то непонятное, — разводят солдаты руками. Побежали к Кутузову.
— Ваша светлость, что же, опять отступление?
Посмотрел на солдат Кутузов, хитро сощурил свой единственный глаз:
— Кто сказал отступление? Сие есть военный маневр.
Тут подбегает к Кутузову офицер, пакет протягивает. Читает Кутузов письмо: Милостивый государь, батюшка Михаил Илларионович!..
Письмо было от старого друга-генерала, ныне уже отставного. Генерал вспоминал былые походы, поздравлял с назначением на пост главнокомандующего. Но главное, ради чего писалось письмо, было в самом конце. Генерал просил за своего сына, молодого офицера. Просил пригреть Гришеньку в память о старой дружбе, взять в штаб, а лучше — в адъютанты.
— Да-а, — вздохнул Кутузов. — Не с этого мы начинали. Видать, молодежь не та уже нынче. Все в штаб норовят, нет бы на поле боя…
Но дружба есть дружба. Уважил Кутузов старого генерала, исполнил отцовскую просьбу.
Вскоре Гришенька прибыл. Глядит Кутузов — стоит перед ним птенец. Не офицер, а мальчишка. Ростом Кутузову едва до плеча. Худ, как тростинка. На губах пух, бритвой не тронутый.
Смешно стало Кутузову: «Да, не та пошла молодежь. Хлипкость в душе и теле». Расспросил Гришеньку об отце, вспомнил о матушке.
— Ну ладно, ступай теперь. Исполнил я батюшкину просьбу — шей адъютантский наряд.
— Ваша светлость! — пролепетал Гришенька.
Кутузов поморщился — какой прилипчивый.
— Михаил Илларионович, мне бы в полк… Мне бы в армию, к князю Петру Багратиону…
Развеселился от этого вдруг Кутузов — дите, как есть дите. Жалко такого под пули посылать.
— Не могу, — говорит. — Батюшке твоему другое обещано.
Дрогнули у офицера губы. Ну право, вот-вот расплачется.
— Не могу, — повторил Кутузов. — Тебя-то и солдаты в бою не приметят.
— Так и Суворов был не саженного роста.
Кутузов удивленно поднял глаз: Гришенька-то, оказывается, не из тех, кто за отцовскую спину хоронится. Подошел к офицеру, расцеловал.
— Ладно, ладно… Вот и батюшка твой, бывало… — Кутузов не договорил: стариковская слеза подступила к глазу. — Ступай, — махнул он рукой. — Быть по сему.
Гришенька вытянулся, ловко повернулся на каблуках, вышел.
А Кутузов долго стоял и задумчиво смотрел ему вслед. Затем он потребовал листок бумаги и принялся сочинять письмо старому генералу.
Милостивый государь, батюшка Петр Никодимыч! Радость Господь послал мне великую. Прибыл твой Гришенька. И сдается мне, сие юность наша с тобой явилась. Спасибо тебе за такой сюрприз. Уповаю видеть его в героях.
Потом подумал и приписал:
Просьбу твою исполнил. Гришенька у меня на самом приметном месте: при душе моей в адъютантах…
Получив письмо, долго ломал голову старый генерал. «При душе — как же это понять? Эх, приотстал я в военном деле: видать, при главнокомандующем новую должность ввели».
Отступая, русская армия вышла к деревне Бородино. Там, на огромном изрытом оврагами поле, Кутузов решил дать бой войскам императора Наполеона.
Еще в темноте, до рассвета, Кутузов поднялся на холм недалеко от деревни Бородино. Осмотрел с высоты округу. С этого холма он будет командовать всем сражением.
С ранней зарей ударили пушки. В огромной битве сошлись войска. Лучшие русские генералы — Барклай де Толли, Багратион, Дохтуров, Коновницын, братья Тучковы, Милорадович, Раевский — вели солдат в сражении на Бородинском поле.
И русские, и французы бились отважно. То наступали одни, то наступали другие. Каждый метр земли давался солдатской кровью. Кто побеждает — понять невозможно.
Спокойно Кутузов стоит на холме. Зорко следит за битвой. Подзорная труба в руках Кутузова. Знает Кутузов, что в военном деле бывает всякое. Иногда отступишь на шаг, зато потом десять отмеришь вперед. Хладнокровен в бою Кутузов.
В разгар сражения к Кутузову подскакал генерал Вольцоген. Лицо бледное, поводья в руках мелкую дрожь выбивают.
Осадил коня, прокричал Кутузову:
— Отступаем, ваша светлость, отступаем! Рушится, ваша светлость, центр!
Видит Кутузов, что центр действительно колеблется. Подымает взгляд на Вольцогена:
— Да что вы, голубчик, я ничего не вижу.
— Вот же! — кричит Вольцоген. — Взгляните, — и тянет подзорную трубу Кутузову.
Поднял Кутузов трубу, приложил к незрячему правому глазу.
— Нет, — говорит, — ничего не вижу.
Понял генерал хитрость Кутузова, промолчал. Обернулся на грохот боя, а там действительно отступление кончилось. Ударили русские солдаты в штыки, гонят французов.
Усмехнулся Кутузов:
— Да вы, батенька, видать стороны перепутали. Бывает… Оно от усталости… — Подозвал адъютанта. — Генералу настой валерьяновый.
День потухал. Солнце клонилось к закату. Отгремели орудия. Кончился бой. Завершился кровавый день. Стороны остались на прежнем месте. Словом, ничейный бой. Да как посмотреть. Наполеон впервые не разбил противника. Русские первыми в мире не уступили Наполеону в большом сражении. Вот почему для русских это победа. Тяжелая победа: полегли на Бородинском поле тысячи солдат, офицеров множество, потеряла русская армия своего любимца, князя Петра Багратиона… И все же… «Я выиграл баталию над Бонапартием», — пишет Кутузов жене наутро после битвы.
