Михаил Илларионович Кутузов - полководец и дипломат - [21]

В Вильне должен был решиться вопрос громадного значения - продолжать ли немедленно военные действия, преследуя отступавшие за Неман жалкие остатки почти совсем уничтоженных, разгромленных французских сил, или остановиться и дать русской армии, очень пострадавшей во время блистательно закончившего войну контрнаступления, отдохнуть и оправиться.

Когда Кутузов некоторое время высказывался против того, чтобы продолжать войну немедленно, это вовсе не означало, что он считал войну с Наполеоном уже оконченной. Изгнание, или, точнее, полное уничтожение 600 тысяч прекрасно вооруженных людей, в разное время прибывших в Россию начиная с 12 (24) июня 1812 г., покрыло Россию славой, было заслуженным грозным ответом агрессору, но оно не уничтожило хищническую империю. Кутузов - дипломат и политик - знал еще гораздо лучше и понимал гораздо тоньше спорившего с ним Александра, что великая победа, одержанная в России, с точки зрения широкой программы разрушения хищнической империи, является не концом, а началом дела.

Силу государственной организации, созданной на развалинах разрушенного революцией феодального строя во Франции, он знал не хуже Н. П. Румянцева или М. М. Сперанского, но в отличие от них обоих и тех, кто около них группировался, Кутузов не верил в прочность и жизнеспособность международной политической комбинации, созданной двумя императорами в Тильзите. Киевскому или виленскому губернатору, совсем отстраненному после Тильзита от вопросов высшей политики, не приходилось ни разу высказываться принципиально по существу дела, потому что его никто об этом не спрашивал, но как только он стал в 1811 г. главнокомандующим Дунайской армией, он повел и военные и дипломатические дела так, как можно и должно было их вести, имея в виду не Константинополь, а в отдаленном будущем Париж. Всякий мир с Наполеоном оказался бы перемирием, каковым оказался мир и союз Тильзитский. Предстояли долгие, кровавые войны…

В «союзников» России в предстоявшей борьбе Кутузов либо не верил, либо верил очень мало. Австрии и Пруссии верил мало, Англии не верил совсем, что без особых обиняков и высказывал в глаза Вильсону, когда тот назойливо приставал к нему с советами энергичнее вести войну. Замечу кстати, что глубокого смысла далекого расчета кутузовского контрнаступления Вильсон так никогда и не понял, подобно своему другу и корреспонденту Александру Павловичу.

С очень пошатнувшимся здоровьем кончал Кутузов свой победоносный поход 1812 г. Тяжкой рабочей страдой была для него эта война. Обожание и безусловное доверие солдат, совсем особый дар повелевать, делая это так, чтобы повеление звучало ласковой просьбой, обаяние ума и влекущее благородство характера, - словом, все то, что - в Кутузове покоряло людей начиная с первых же лет его жизни, очень, конечно, помогало Кутузову при всей его усталости, при всех приступах недомогания, которые он искусно скрывал от окружающих, нести невероятно тяжелый груз труда и ответственности. Старик, которому, считая, например, от дня Бородинского боя (7 сентября 1812 г.) до дня смерти (28 апреля 1813 г.), оставалось жить ровным счетом семь месяцев и три недели, нес на себе бремя гигантского труда. Попробуйте прочесть хотя бы XVIII, XIX, XX томы «Материалов военно-ученого архива» главного управления генерального штаба, где напечатаны документы (письма, резолюции, писанные и диктованные, и т. п.), изо дня в день исходившие от Кутузова. А если не хватит терпения на такое «будничное» чтение (хотя у всякого, претендующего понять роль Кутузова, такого терпения должно хватить), то хоть посмотрите, перелистайте эти томы (а в них приведено еще далеко не все!) - и нельзя будет удержаться от возгласа удивления. Ведь то, что посылалось Кутузову, не просто прочитывалось в штабе, но и требовало резолюций, усилий направляющей мысли. Нужно отвечать - приказами, решениями, даже советами, которые, исходя от главнокомандующего, являются тоже приказами. Что писать Милорадовичу? Чичагову? Витгенштейну? Как реагировать на то, что барон Розен пишет Коновницыну? Или что пишет непосредственно фельдмаршалу Ермолов? Или как отозваться на письмо Витгенштейна фельдмаршалу, из коего ясно, что царь посылает через Чернышева Витгенштейну руководящие указания помимо фельдмаршала и что Витгенштейн уже от себя «любезно» посылает Кутузову рапорт Чернышева царю? И все это еще забрасывается тучей рапортов (прямых или пересылаемых в порядке иерархическом), и эти рапорты ведь тоже вовсе не «мелкие», если они доходят все-таки до самого фельдмаршала. Да и что это значит в двенадцатом году - «мелкие дела», если партизан Фигнер должен быть уведомлен через Ермолова прямо из штаба Кутузова, что 4 октября «людям в лагере варить каши ранее и команд для фуражировки не высылать», так как «неприятель может сегодня противу нас предпринять» движение? А Фигнер должен немедленно соединиться с Дороховым, чтобы действовать вместе на Вороново? Что это, «мелкое дело»? Участь большой битвы зависела от таких «мелких дел». Все важно, от всего зависят тысячи жизней, и до самого конца похода еще существует противник, хотя уничтожена его армия и сам он уже бежал из России. Потому что выступают новые и новые вопросы: «Александр возлагает на армию заботу о безопасности прусского короля, - а эти монархические любезности и нежности могут отпугнуть генерала Йорка, самовольно мужественно перешедшего на русскую сторону… И всюду нужен орлиный взор и ума палата и глубокая проницательность, и умение разом видеть и деревья и лес! А все это есть только у старика, с двух концов сжигающего последние остатки физических сил… Организация армии, организация тыла, заботы о снабжении, о вооружении, о сношениях с Тулой, с Сестрорецком, с Уралом - все это лежало в конечном счете на главнокомандующем.