Михаил Булгаков. Три женщины Мастера - [19]

Чье-то грубое плечо оттеснило Тасю от газеты, но она снова пробралась к ней. Толкаются люди, перед глазами мелькают отдельные строчки: «Местопребывание неизвестно. Первые шаги безрезультатны. Графиня Софья Андреевна покушалась на самоубийство…»

Тася вздрогнула, подумав, как бы она перенесла потерю Миши, и не удивительно, что он безумно страдал, расставшись с нею.

«Один землевладелец Одоевского уезда видел Толстого в поезде Рязанской дороги, между Горбачевой и Белево, на пути в Оптину пустынь…» На следующий день газета писала: «Не только великие люди, а самые обыкновенные, чувствуя приближение смерти, часто ищут одиночества. Они отворачиваются к стене от семьи, от друзей и просят оставить в покое… Не ищите же его! Разве не долг наш свято исполнять волю уходящих от нас в путешествие, из которого нет возврата? Толстой недаром сказал, что он не вернется. Он ушел, но не старайтесь найти след старческих ног. Не бойтесь. Он не умрет. Не погибнет. Дайте ему покой, а жить он будет вечно».

Тася почувствовала демагогию и фальшь в этих словах и в поисках места, где могла бы успокоиться, собраться с мыслями, прошла по взводу на пристань, к самой реке. Тьма опускалась на Волгу. Бледнели под густым дождем сигналы бакенов. «Как это дать погибнуть великому человеку, если его еще можно спасти? – лихорадочно работало сознание. – Толстой все свое творчество посвятил устройству человеческой жизни. Человечество обязано спасти Льва Николаевича в минуты его отчаяния или безрассудства, а не смаковать в газетах, что он ушел, ушел, ушел…»

Тася возвращалась по улице, где была вывешена газета.

И вдруг чей-то печальный, но громкий голос известил:

– Граждане! Скончался Лев Николаевич Толстой!

Люди замерли в оцепенении, спазм сжал горло Таси, и перед ее глазами качнулись дома, наклонилась пристань и заколыхалась в туманной дымке толпа. В полуобморочном состоянии Тася присела на парапет набережной – с уходом из жизни Льва Николаевича Толстого должна была измениться эпоха. Тася еле добралась до дому, легла в постель и, проснувшись ночью, обретя немного сил, села за письменный стол, чтобы рассказать о своих чувствах Мише, и подумала о большом счастье, пришедшем к ней, ведь у нее есть человек, с которым можно поделиться самым сокровенным.

Неоценимы для объяснения событий того и последующего времени краткие записи сестры Михаила Надежды, в замужестве Булгаковой-Земской, сделанные в Буче. Она наиболее объективна в оценке семейных отношений и достаточно строга к своему старшему брату, хотя очень любила его, и он доверял ей многое из того, о чем думал, мечтал. И такие в лучшем смысле слова родственные отношения у них сохранились почти на всю жизнь. Впечатления описаны по горячим следам, а в 1940 году к ним сделаны примечания, не искажающие, а уточняющие события, более правильно понятые ею со временем. Видимо, после смерти брата.

«27 июля 1911 г. Миша доволен: приехала Тася <…> и мама во избежание Мишиных поездок через день в Киев хочет пригласить Тасю на дачу…» «Буча. 31 июля 1911 г. Приехала на эти последние летние дни к нам Тася Лаппа: живет у нас с 29-го. Я ей рада. Она славная. <…> Миша занимается к экзаменам и бабочек ловит, жуков собирает, ужей маринует». «На рождественские каникулы 1911/12 г. Миша уехал в Саратов: Миша у знакомых гостит в Саратове (в семье Лаппа. – B. C.)». «Вернулся Миша из Саратова» (15.1.1912). 30.V. 1912: «Миша уехал на урок в Саратовскую губернию». «Летом 1912 г. служит контролером на дачных поездах (студенческий приработок). Бывает у Лаппы в Саратове». Приписка к записи 11 августа 1912 года: «Разъехалась наша дача на это лето. Жорж давно вычеркнут из нашей компании. Миша – и говорить нечего…» Сделана приписка в 1940 году: «Мишино увлечение Тасей и его решение жениться на ней. Он все время стремится в Саратов, где она живет, забросил занятия в университете, не перешел на 3-й курс». 20 августа 1912 года: «Миша вернулся en deux с Тасей; она поступает на курсы в Киеве. Как они оба подходят по безалаберности натур! (В 1940 году исправлено: «по вкусам и стилю».) Любят они друг друга очень, вернее – не знаю про Тасю, но Миша ее очень любит…» (16 октября 1916 года сделано примечание: «Теперь бы я написала наоборот».) И дано пояснение: «Мишин отъезд в село Никольское – Тася едет с ним».

Обогнав ход развития событий, я хочу обратить внимание на уточнение Надежды от 16 октября 1916 года о любви Миши к Тасе: «Теперь бы я написала наоборот». Очень важное замечание, но в нашем повествовании оно станет понятным после описания весьма не банальных отношений молодых супругов после войны, смутного времени, а затем Октябрьского переворота, порушивших многие судьбы. Возможно, в 1916 году Надежда почувствовала, что в любви Михаила к Тасе наступило некоторое охлаждение. Но вернемся к ее воспоминаниям в самый разгар любви молодых: «В Киеве я зашла в нашу квартиру за книгами, Тася в большой шляпе. У Миши экзамены – последний срок, или он летит из университета: что-то будет, что-то будет (пояснение 1940 года: «Иначе его исключат, университет ему больше отсрочки не даст»). Миша много со мною говорил в тот день (вставка 1940 года: «Беспокойная он натура, и беспокойная у него жизнь, которую он сам по своему характеру себе устраивает»). Изломала его жизнь, но доброта и ласковость, остроумие блестящее, веселость незлобивая, когда его не раздражают, остаются его привлекательными чертами. (Вставка 1940 года: «Он бывает обаятелен и этим покоряет окружающих».) Теперь он понимает свое положение (пояснение 1940 года: «речь идет об экзаменах»), но скрывает свою тревогу, не хочет об этом говорить, гаерничает и напевает веселые куплеты из оперетт, аккомпанируя себе бравурно на пианино… Хотя готовится, готовится… Грустно, в общем». (Примечание 1940 года: «Экзамены в ту осень; гостившие у нас два дня Миша и Тася привезли много шуму, гаму и хохоту… Дело идет к свадьбе».)