Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - [15]

«Чай слишком жидкий», – строго заметила она ему, и он принес ей другой стакан, где сливок было достаточно. Вела она себя смело, охотно вступала в разговоры, говорила твердым голосом, но давалось это все ей с трудом, и иногда сердце замирало от страха. Больше всего девушку страшило, что ее не встретит на вокзале муж тети Сони – перепутает вагон или опоздает. Но дядя Витя оказался на редкость пунктуальным человеком и, когда Таня выходила из вагона, перехватил из ее рук багаж. Они наняли извозчика и поехали на Большую Житомирскую. Тетя Соня была несказанно рада приезду племянницы. Приготовила праздничный обед, расспрашивала о делах Николая Николаевича и Евгении Викторовны, интересовалась здоровьем их детей. Таня еле успевала отвечать на вопросы. В разгар беседы в комнату вошел юноша, внешне ничем не приметный, поздоровался с гостьей.

– Познакомься, Танечка. Это – Миша. Мы с его мамой, Варварой Михайловной, занимались во Фребелевском институте и с той поры дружим.

– Что-то слышала о нем, – вяло заметила уставшая от двух суток пути Таня.

– Неужели ты не знаешь о Фребелевском институте? – удивилась тетя Соня. – Там изучали новые пути дошкольного образования. У Варвары Михайловны очень хорошая и веселая семья. Миша – старший из ее детей. Он тоже окончил гимназию. Куда собираешься поступать, Миша?

– На медицинский факультет императорского университета. На первый курс, – промямлил юноша, – университет Святого Владимира!

Он был слегка ошарашен самостоятельностью и уверенностью в себе юной гостьи. Девушка понравилась ему своей необычностью. Отнюдь не кукольной примитивной красотой, а неисчерпаемой женственностью, своеобразно приятным магнетического свойства лицом, от которого он не мог оторвать взгляда.

После обеда тетя Соня проводила Таню в спальню, отдохнуть с дороги. Там они продолжили разговор о семейных новостях. А когда вернулись в гостиную, застали там Мишу. Казалось, что он все это время не покидал комнату, даже не поднимался со стула.

– Ты поздравь Мишу, – сказала тетя Соня, – он получил сегодня пятерку!

– На последнем экзамене, – оживленно добавил юноша.

– Поздравляю, – улыбнулась Таня, не формально, но милостиво, словно сделала одолжение. Она боялась выглядеть перед юношей из такого огромного города, как Киев, неуклюжей провинциалкой.

– Ты не поедешь сегодня на дачу? – поинтересовалась у гостя хозяйка дома.

– Поздно уже, – почему-то покраснел Миша.

– Вот и хорошо! – улыбнулась тетя Соня. – Тогда покажи Тане город!

Михаил тут же вскочил со стула, изъявляя готовность и показать Тане город, и вообще, если потребуется, защитить ее. Он еще не отдавал себе отчета, что пленен ею, но интуитивно чувствовал, что встретил девушку из своей мечты.

– Всем гостям нашего города сначала показывают Киевско-Печерскую лавру, – сказал он, – пойдем, Тася?

– Пойдем, – согласилась девушка, удивленная столь официальным предложением, звучащим из уст юноши, и тем, что он назвал ее не Таней, а Тасей. Потом она привыкла, что его близкие и друзья, все, кроме тети Сони, стали звать ее Тасей.

– Если бы меня попросили угадать твое имя, то я бы сказал – Тася, – позже объяснил он ей. – Не знаю почему, но когда впервые увидел тебя, то подумал, что такая интересная девушка непременно зовется Тася, именно Тася, Тасенька, а не Таня.

Показывая Лавру, Михаил то походил на гида, то на друга-собеседника. Надолго они задержались у росписи в трансепте Владимирского собора, где перед римским прокуратором Пилатом стоял Христос. Он выглядел нетрадиционно, с отнюдь не божественным, а простым мужским лицом. Холщовая одежда, подпоясанная веревкой, спадала до его пят. Поверх виднелась темная накидка. На возвышении, в белом прокураторском одеянии, скрывающем, по-видимому, хилую фигуру, восседал Пилат. Рядом с ним сидел слуга, может, один из друзей Христа или летописец, введенный в сюжет росписи художником, и записывал то, что говорили Христос и Пилат. За спиной Пилата расположились стражник, палач с топором, прочая свита. Поражала маленькая седая головка Пилата, пугали темные глаза. Величественный Христос и рядом с ним ничтожный человек, но, судя по мутным глазам, смертельно злой и, будучи облеченным властью, способный покуситься на жизнь святого.

– Христу не хватает боли в лице, – заметил Михаил Тане, – он еще не прошел Голгофу, но уже пострадал за людей. А Пилата я представлял себе более грозным и крупным, но, пожалуй, художник изобразил его реалистично. У человека с физическими недостатками возможен комплекс неполноценности, неистощимая злоба ко всем, кто умнее и красивее его.

Тане было интересно слушать Михаила, но, замолчав, он еще долго не отходил от этой росписи. И она тактично не торопила его. «Он о чем-то размышляет, значит, ему нужно вникнуть в суть сюжета». И потом, когда они прогуливались по Купеческому саду, Михаил еще долго находился под впечатлением увиденного.

Молодые люди стали много времени проводить вместе. Тетя Соня успела вкратце рассказать Тане о семье Булгаковых, чувствуя, что племянница проявляет интерес к новому знакомому.

Отец Михаила, Афанасий Иванович Булгаков – старший сын священника Ивана Абрамовича и Олимпиады Ферапонтовны Булгаковых. Уроженец Орла. В 1885 году окончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Кроме древних языков знал немецкий, французский, английский. Затем защитил диссертацию в академии и получил степень магистра. И наконец стал доктором богословия, ординарным профессором.