Михаэль Шумахер – номер один - [56]

Сенна как-то сказал журналисту Норманну Хауэллу, что расправляется со своими страхами по одному зараз, выстраивая храбрость с каждой маленькой победой, «словно это кирпичи». С каждым годом у него было все больше кирпичей.

Шумахер никогда не придавал значения страху – и делал это так убедительно и так, казалось бы, естественно, что можно было поверить, что немец никогда не боялся, садясь в кокпит гоночного болида. Его задача заключалась в том, чтобы вести машину на пределе возможностей вне зависимости от условий, несмотря на то что этому сопутствовала огромная доля риска. Шумахер осознавал риск, но не позволял себе бояться. В его мировоззрении не произошло никаких видимых перемен, даже когда он возмужал и стал мужем, а потом и отцом. Он говорил об этом в 2001 году – к тому времени у него было двое маленьких детей. «Гонка – не время думать о риске. Мол, не страшно, мне ведь не о ком заботиться, или наоборот – я женатый мужчина, имею ребенка. Вы не раздумываете, а просто ведете машину в меру своих способностей. На тестах все по-другому – если вы понимаете, что момент рискованный, а машина настроена не лучшим образом, вы думаете: «Зачем мне рисковать, сейчас мне нечего доказывать».

На вопрос в 2006 году, стал ли он испытывать больше беспокойства по прошествии лет, Михаэль ответил: «Беспокойство – неверное слово. Просто появляется осознание риска, опасности. Сегодня, если я замечаю, что что-то в машине не так, я предпочитаю вернуться в боксы. Прежде я, вероятно, продолжил бы».

Жан Тодт, босс команды Ferrari и близкий друг Шумахера, в 2006 году рассказал немецкому журналу Park Lane следующее: «Михаэль стал осторожнее, стал больше беспокоиться по разным поводам. Он всегда кажется самоуверенным, но для человека, который обеспокоен и уязвим, это естественная защита».

Как и ко всем областям жизни, к теме риска и смерти у Шумахера есть свой четко выработанный подход. На вопрос, задумывался ли он когда-нибудь о том, что попадет в страшную аварию, немец ответил: «Не скажу, что так. Гонщики не особенно затрагивают эту тему. Хотя Гран-при в Имоле 1994 года, когда погибли Сенна и Ратценбергер, был одним из худших моментов в моей жизни. Прежде до меня как-то не доходило, что можно на самом деле разбиться насмерть в гоночном болиде. Я мог представить себе любые удары судьбы, но только не этот».

После Имолы он задумался, стоит ли продолжать или лучше уйти из спорта, но в этой реакции не было ничего удивительного. Большинство пилотов Формулы-1 так или иначе задумывались об этом, особенно такие, как Герхард Бергер, — те, кто был другом Сенны и Ратценбергера. Но, как и Бергер, они решили, что гонки – это то, что у них получается лучше всего, то, что больше всего им нравится, и что они слишком много трудились, чтобы оказаться здесь. Шумахер несколько дней провел в раздумьях, а затем поехал в Сильверстоун на тесты, чтобы испытать себя – выяснить, есть ли у него еще азарт, скорость и прежде всего желание продолжать. Несмотря на все свои мысли о смерти, Михаэль сразу же включился в нормальный, обычный режим и смог вести машину с прежней скоростью, показывая прежние результаты. И у него не было страха. «У меня всегда так, — признается он. — Я просто делаю свою работу, это для меня естественно». Тогда Шумахер впервые сделал паузу – он был в замешательстве и хотел разобраться в себе, но в конечном итоге принял правильное решение.

«Мне было очень тяжело после всего случившегося в Имоле сконцентрироваться, оставаться на прежнем уровне. У меня действительно возникли серьезные проблемы. Я понимал, что, если я больше не смогу выполнять свою работу как надо, мне придется завязать с гонками. Я потерял уверенность в себе. Не знал, смогу ли я водить болид так же быстро, так же безрассудно, как раньше. Но все эти проблемы решились, когда я приехал на тесты в Сильверстоун перед Гран-при Монако.

Мне удалось настроиться, собраться с мыслями. Но я был все еще страшно подавлен гибелью Роланда и Айртона. Я всегда сравнивал себя с Айртоном, он был самым быстрым гонщиком в Формуле-1, и я больше всего хотел завоевать свой первый поул в Монте-Карло именно в борьбе с ним».

Что бы ни говорило Шумахеру его подсознание, как человек методичный, он отреагировал на трагедию в Имоле тем, что вплотную занялся проблемами безопасности. После гонки он был заметно потрясен. Михаэль сказал: «То, что случилось в этот уик-энд… я никогда не видел ничего подобного. Единственное, что я могу сказать, — мы должны извлечь из этого урок. Мы все – гонщики Формулы-1 – пришли к единому мнению, объединив усилия. У нас появилось несколько хороших идей, которые нужно обсудить с соответствующими людьми. Слабое место – голова гонщика, потому что тело защищено кузовом болида, а голова ничем не защищена и не выдержит сильного удара».

Несколько лет спустя, оглядываясь назад, Шумахер говорил о том, что события 1994 года привели к возрождению Ассоциации гонщиков Гран-при. «Я понял, насколько важна безопасность и сколько еще предстоит сделать в этом направлении. Я считаю, что люди не должны выходить за пределы собственных возможностей. Эти пределы должны быть определены, тщательно выверены. В этом я вижу свою задачу. Я обладаю определенным статусом и могу заставить выслушать себя. Я один из трех председателей Ассоциации гонщиков и сотрудник дополнительной комиссии по безопасности, которая систематически обменивается информацией с FIA. Мы уже многого добились».