Мифы, сновидения, мистерии - [4]
Именно Боги или полубожественные создания сотворили мир и установили на нем бесчисленные формы бытия — от исключительно человеческой до такой формы существования, как насекомое С раскрытием происшедшего in illo tempore, в мир в то же самое время врывается и святое. Когда Господь или полубог установил форму поведения — например, конкретный способ принятия пищи — он не только убедил в реальности такого поведения (так как до этих пор этой формы не существовало, она не применялась и поэтому была «нереальной»), но благодаря уже самому факту, что это поведение было его изобретением, оно также есть теофания, божественное проявление. Принимая пищу таким же образом, как Господь или полубог, человек повторяет их действия и, в некотором смысле, разделяет их присутствие
В дальнейшем, на страницах этой книги будет уделено достаточно внимания структуре и функции мифов, поэтому мы остановимся здесь лишь на нескольких общих наблюдениях. Того, о чем упоминалось выше, достаточно, чтобы увидеть радикальное отличие онтологического значения мифов от сновидений. Не существует мифа, который бы не был раскрытием «таинства», описанием изначального события, которое устанавливает составляющую часть структуры действительности или тип человеческого поведения. Отсюда следует, что, исходя из самой своей формы существования, миф не может быть ни частным, ни личным, ни персональным. Он может упрочить себя как миф лишь до той степени, до какой он раскрывает существование и деятельность сверхчеловеческих существ, поступающих иллюстративным образом; и это — на уровне примитивной духовности — все равно, что сказать: поступающих универсальным образом. Так как миф становится моделью для «всего мира» (именно так каждый думает об обществе, к которому принадлежит) и моделью «навечно» (поскольку существовал in illo tempore, что не имеет ничего общего с темпоральным). И, наконец, имеется одна очень важная особенность: миф воспринимается всем существом человека; он не адресован лишь его интеллекту или воображению. Когда миф больше не воспринимается как откровение «таинства», он становится «декадентским», неясным; он превращается в сказку или легенду.
Нет надобности проводить глубокий анализ, чтобы показать, что сновидение не может достичь подобного онтологического статуса. Оно не переживается «всем существом человека» и поэтому не может преуспеть в превращении конкретной ситуации в имеющую универсальную силу ситуацию для подражания. Без сомнения, сновидение может быть расшифровано и интерпретировано, а, значит, может передать свое значение в более ясной форме. Но сновидению самому по себе, рассматриваемому в своем собственном космосе, не хватает конструктивных характеристик мифа — тех, что придают иллюстративность и универсальность. Оно не предполагает раскрытия природы сущного и не является демонстрацией типа поведения, которое, будучи представлено Богами или полубогами, выступает как пример для подражания.
Тем не менее, удалось показать неразрывность между мирами сновидений и мифов, также как и соответствие между мифологическими Образами, Событиями, персонажами и происходящим в сновидениях. Было также показано, что категории пространства и времени в сновидениях становятся модифицированными таким образом, который в некоторой степени напоминает отказ от Времени и Пространства в мифах. Более того, было обнаружено, что сновидения и другая деятельность подсознательного могут представлять, так сказать, «религиозную ауру»; их структуры не только сходны с мифологическими, но и опыт
переживания некоторых сущностей бессознательного, как видят это психоаналитики, сходен с опытом встречи со святым. Некоторые сделали вывод, вероятно, довольно поспешный, что творения бессознательного являются «сырым материалом» для религии и всего того, что она в себе заключает — символы, мифы, обряды и так далее. Но мы только что показали на примере «Мадам Бовари», почему объяснение реальности «сырым материалом», заключенным и предполагаемым в ней, едва ли должно нас останавливать. Сходство персонажей и событий мифа с таковыми уже из сновидений не подразумевает никакой тождественности между ними. Этого трюизма не следует забывать никогда, так как всегда есть искушение объяснить духовную деятельность сведением ее к какому-нибудь «источнику», предшествующему духовному.
«Религиозная аура», окружающая некоторые результаты деятельности бессознательного, историка религии не удивляет: он знает, что религиозный опыт охватывает всю человеческую сущность и потому волнует глубины человеческого бытия. Это не говорит о том, что религию можно свести к ее иррациональным составляющим, а просто свидетельствует о том, что религиозную сущность нужно принимать за то, чем она на самом деле является — ощущением существования в его целостности, которое открывает человеку его собственную форму бытия в мире. Однако у нас нет расхождений в отношении содержания и структуры бессознательного, возникающих в результате незабываемых переживаний в критических ситуациях. Каждый кризис экзистенциализма вновь поднимает вопрос как реальности мира, так и присутствия человека в этом мире.
