Мифы о штрафбатах - [12]

.

Увиливает генерал, увиливает. Но четко прослеживается его неоднозначное впечатление от приказа. Он, генерал, проведший всю войну в действующей армии, прекрасно был знаком со всей обстановкой, со всеми слабостями военной машины, и знал о том, как можно поправить ситуацию, даже не прибегая к столь суровым мерам, как судимость и отбывание ее на фронте.

Но генерал не договаривал, как, например, свести вместе такие явления, как «паникеры и шкурники, маловеры и те, для кого собственная жизнь дороже судьбы своего народа, своих родных и близких, пославших их на фронт…», с тем, что советская власть так упорно, настойчиво воспитывала советского человека, готового на самопожертвование, на подвиг, на смерть ради… Ради чего… ради власти?

Нет, солдаты готовы были умереть ради своей семьи, но не торопились выполнять совершенно идиотские приказы своего командования, приказы, которые толкали их на верную смерть, на безрассудные действия, во вражеский плен или в собственный концлагерь (если удавалось выжить). Да, были и те, кто смалодушничал, спасовал, оступился, испугался, — все это естественно, а особенно в условиях такой войны, какой стала для Советского Союза Великая Отечественная, а для всего мира — Вторая мировая война.

Но «малодушных» был незначительный процент, для осужденных в Красной армии во время войны были свойственны скорее те, кто не смог в силу множества причин выполнить приказ вышестоящего начальника, или — на горе себе — вырваться из окружения. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и то, что во время войны возрастает процент преступлений, связанных с хищениями государственной собственности. Это «соблазнительно» особенно в военных условиях, тогда, когда хищения можно покрыть ссылками на «военные потери». И эти люди вполне справедливо оказывались под следствием и под судом, в штрафных ротах и штрафных батальонах. Им пришлось понять, что фронт, что действующая армия — не только склад, но и окопы, но и атаки, но и поиск разведчиков. Кстати, как свидетельствовали очевидцы, из «тыловиков» (если им удавалось пережить первый бой) получались боевые солдаты.

Из воспоминаний шагнувшего в войну прямо со школьной парты Е.А. Гольбрайха:

«В штрафную роту я попросился сам. Солдат, как, впрочем, и офицер, на войне своей судьбы не выбирает, куда пошлют, туда и пойдешь. Но при назначении на должность в штрафную роту формально требовалось согласие. Штрафные роты были созданы по приказу Сталина № 227 от 28 июля 1942 года, известному как приказ «Ни шагу назад», после сдачи Ростова и Новочеркасска.

В каждой общевойсковой армии было три штрафные роты. Воздушные и танковые армии своих штрафных подразделений не имели и направляли своих штрафников в общевойсковые. На передовой находилось одномоментно две штрафные роты. В них из соседних полков ежедневно прибывало пополнение — один-два человека. Любой командир полка имел право отправить своим приказом в штрафную роту солдата или сержанта, но не офицера. Сопровождающий приносил выписку из приказа, получал «роспись в получении» — вот и все формальности. За что отправляли в штрафную роту? Невыполнение приказа, проявление трусости в бою, оскорбление старшего начальника, драка, воровство, мародерство, самоволка, а может, просто ППЖ (походно-полевая жена) комполка не понравился, и прочее, и прочее… Организация штрафной роты следующая. Штат роты — восемь офицеров, четыре сержанта и двенадцать лошадей — находится при армейском запасном полку и в ожидании пополнения потихоньку пропивает трофеи… Из тыла прибывает эшелон уголовников, человек четыреста и больше, и рота сразу становится батальоном, продолжая именоваться ротой. (И где здесь следование приказу и положению о штрафных подразделениях? — В. Т.) Сопровождают уголовников конвойные войска, которые сдают их нам по акту. Мы охрану не выставляем. Это производит дурное впечатление, тогда как проявленное доверие вызывает к нам некоторое расположение. Определенный риск есть. Но мы на это идем. Что за народ? Тут и бандиты, и уголовники-рецидивисты, и укрывающиеся от призыва, и дезертиры, и просто воры. Случалось, что из тыла прибывали и несправедливо пострадавшие. Опоздание на работу свыше двадцати минут считалось прогулом, за прогул судили, и срок могли заменить штрафной ротой. С одним из эшелонов прибыл подросток, почти мальчик, таким, по крайней мере, казался. В пути уголовники отбирали у него пайку, он настолько ослабел, что не мог самостоятельно выйти из вагона. Отправили его на кухню.

Срок заключения заменялся примерно в следующей пропорции: до трех-четырех лет тюрьмы — месяц штрафной роты, до семи лет — два месяца, до десяти — выше этого срока не существовало — три месяца. В штрафные роты направлялись и офицеры, разжалованные по приговору Военного трибунала. Если этап большой и своих офицеров не хватало, именно из них назначались недостающие командиры взводов. И это были не худшие командиры. Желание реабилитироваться было у них велико, а погибнуть… Погибнуть и в обычной роте дело нехитрое. После войны статистики подсчитали: средняя продолжительность жизни командира стрелкового взвода в наступлении — не больше недели.