Мифы и факты русской истории - [208]

Вторая часть книги посвящена сравнению русских с другими народами и критике образа русских в отечественной литературе и историографии. Солоневич — противник общественных наук. В бараньих кишках, на которых римские авгуры предсказывали будущее, он видит больше проку, чем в трудах русских историков и философов. Солоневич обвиняет философов в чужебесии, писателей и историков — в искажении русской истории и русского характера. Из-за писателей, населивших русскую литературу ничтожествами, доверчивые немцы решили завоевать Россию. Солоневич считает, что Россию понимают не умствующие гуманитарии, а люди дела, лучше из народа, чувствующие нутром. Подобный антиинтеллектуализм — не без влияния нацизма, но больше здесь желания перечеркнуть тех, кто писал раньше, чтобы сказать первое слово. Черта — типичная для фолкхистори.

В третьей части автор пишет, что варяги не оказали влияния на русскую историю. Важнее факт, что в дружине киевского князя служили воины самых разных наций: «Этот киевский интернационал... является первым указанием на то основное свойство русской государственности, которое и определило ее судьбу... Это свойство я бы назвал так: уменье уживаться с людьми». Но русская уживчивость — с оговоркой, определяемой понятием «не замай»; при нарушении оговорки «происходит ряд очень неприятных вещей — вроде русских войск в Казани, в Бахчисарае, в Варшаве, в Париже и даже в Берлине». Итак, русскую государственность создали два принципа: а) уживчивость и б) «не замай». Без первого не было бы империи; без второго «на месте этой империи возник бы чей-нибудь протекторат». Киевская государственность, по словам Солоневича, рождается в «подозрительно готовом виде: сразу». Основная её идея — единство Русской земли. Полученное от Византии христианство «не повлияло на национальный характер народа». Пал Киев по внутренним причинам. Западные влияния способствовали разрыву власти между князьями, вече, боярами и низами. Степь лишь добила разлагающуюся державу.

Северная Русь начинается с Андрея Боголюбского — «самовластца», опиравшегося на «мизинных» людей. Мизинные люди хотели «надклассовой власти, которая каждому классу указала бы его место и его тягло». Такую власть они создали, но уже после нашествия татар. Центром стала Москва. Здесь состоялось самодержавие — власть, устроившая народ. Когда самодержавие пошатнулось, в Москву пришли тяглые мужики, выгнали поляков, избрали царя и разошлись по домам. «Картина... совершенно ясна: самодержавие и строил, и поддерживал мужик». Выдвинув далеко не бесспорный тезис (московские князья были сильны дворянским войском и посадом. — Ф.Р.), автор выдвигает другой, ещё более сомнительный — самодержавие отвечало мужику взаимностью: «Пока, — до Петра I включительно, самодержавие существовало, — крестьянин имел в нём нерушимую защиту».

В четвертой части Солоневич описывает идеальное царство — Московскую Русь. «При первых Романовых Москва дает нам наиболее законченное выражение всей своей правительственной системы. И я буду утверждать, что такой системы в мире не существовало никогда, даже в лучшие времена Рима и Великобритании». Солоневич рисует идеальную картину работы Боярской думы и земских судов, ссылаясь на Ключевского, но не указывает описанное время, а относится оно к середине XVI в., когда царствовал Иван Грозный:

«В Боярской Думе, в этой "бесшумной и замкнутой лаборатории московского государственного права и порядка", люди спорили, но «не о власти, а о деле"; здесь "каждому знали цену по дородству разума, по голове", здесь господствовало "непоколебимое взаимное доверие ее председателя и советников". Московские судьи "не мирволили своей провинциальной правительственной братии". Около и над этой братией действовало широчайшее и всесословное местное самоуправление, и Ключевский, как нечто само собою разумеющееся, отмечает, что "земские выборные судьи вели порученные им дела не только беспосульно (то есть без взяток. — И.С.) и безволокитно, но и безвозмездно"».

Солоневич оспаривает приоритет принятого в Англии в 1659 г. закона Хабеас корпус акт[289], сообщив, что в варварской Руси такой закон появился за 150 лет до английского. По «Судебнику» 1550 г. нельзя было арестовать человека, не предъявив его выборному старосте и целовальнику, иначе по требованию родственников они могли его освободить и взыскать пеню «за бесчестье». (Это опять времена Грозного. В XVII веке всё решали воеводы. — K.P.) Рассмотрев законы и порядки Московской Руси, Солоневич делает вывод:

«Та "азиатская деспотия", в виде которой нам рисовали Московскую Русь, имела свой габеас корпус акт, имела свой суд присяжных, имела свое земское самоуправление и имела дело со свободным мужиком. Не с крепостным, и тем более, не с рабом. И если мужик был прикреплен к земле, то совершенно тем же порядком и совершенно в той же форме, в какой служилый слой был прикреплен к войне».

Здесь нужно внести ясность — «габеас корпус акт», суд присяжных, земское самоуправление и свободный мужик канули в Лету к середине XVII в.: Московская Русь Алексея Михайловича по бесправию мужика сходна не с царством Грозного, а с Россией Петра. Но с налогами при Тишайшем было и вправду легче, чем при Грозном и Петре. Фраза о мужике середины XVII в., имевшем «по хорошей свиной отбивной котлете ежедневно на всякую душу своего... семейства» — художественная гипербола, но не ложь.