Мифы и факты русской истории - [201]

«Восковая персона» Тынянова. Юрий Тынянов далёк от страстей в оценке Петра. Там, где другие проклинали, он обходился иронией. Пётр вызывал у него интерес, а не неприязнь — Тынянов любил культуру не допетровской, а послепетровской России. В царе он не видел предтечи большевиков, а если бы увидел — не посчитал пороком; Тынянов был лоялен советской власти. Он хотел написать книгу о жизни Петра — собирал материалы, делал выписки, читал архивы. Написал же «Восковую персону» (1930), повесть о тщетности усилий Петра. Повесть начинается с затянувшегося умирания царя. Пётр умирает в страданиях, с горькими мыслями о незавершённых трудах и предательстве близких:

«Каналы не были доделаны, бечевник[280] невский разорен, неисполнение приказа. И неужели так, посреди трудов недоконченных, приходилось теперь взаправду умирать? От сестры был гоним: она была хитра и зла. Монахине[281] несносен: она была глупа. Сын ненавидел: был упрям. Любимец, миньон, Данилович[282] — вор. И открылась цедула от Видима Ивановича к хозяйке[283], с составом питья, такого питьеца, не про кого другого, про самого хозяина... Монсову голову настояли в спирту, и она в склянке теперь стояла в куншткаморе, для науки. На кого оставлять ту великую науку, всё то устройство, государство и, наконец, немалое искусство художества? О Катя, Катя, матка! Грубейшая!»

Вокруг Петра каждый ищет свой интерес. Ищет интерес и художник искусства Растреллий[284], вознамерившийся снять маску с Петра и изготовить восковую персону на манер персоны Луи Четырнадцатого, сделанной его учителем, мастером Бенуа: «И есть способ, чтоб он вскакивал и показывал рукой благоволение посетителям, потому что он стоит в музее». На что герцог Ижорский Меншиков, к нему обратился скульптор, заметил: «А обычай тот глуп, чтоб персоне вскакивать и всякому бездельнику оказывать честь». Расстрелий пояснил: «Фортуна, — сказал он, — кто нечаянно ногой наступит — перед тем персона встанет». И Данилыч уже деловито поинтересовался, не пойдёт ли воск для отливки пушек.

В повести много сюжетных линий. Есть тайное следствие о великих взятках и утайках. Больной царь разрешил фискалу Мякинину наложить топор на весь корень. Первым шло дело герцога Ижорского. Знатнейшие суммы переправил он в амстердамские и лионские кредиты. Другие суммы, от чего аж вспотел фискал, переслала через его светлость её самодержавие. Закончив следствие, фискал прикинул на счётах: получилось 92 кости, 92 дела — 92 головы. Подумал, и убрал одну кость. Утром пришел к царю, тот ещё спал, потом открыл глаз. Тихим голосом фискал доложил. Глаз закрылся, покатилась слеза, а пальцами сделан знак; его не понял Мякинин. Он ушел в каморку, ждал день и ночь. Потом услышал: что-то неладно. Под утро вырвал всё о царице, порвал и вложил в сапог. Через час вошла Катерина, её величество, и пальцем показала — уходить. Он было взялся за листы, но она положила на них свою руку. И посмотрела. Мякинин пошёл вон. Дома пожёг в печке все, что сунул в сапог.

Когда государь умер, Растреллий снял с него гипсовую и восковую маску. Из воска и дерева изготовил персону с внутренним механизмом, чтобы могла вставать и делать жест. Персону поместили во дворце, но Екатерине стало неуютно: «От него несмелость, глотать за обедом он мешает». Не хотела слышать и попугая с голосом хозяина. Из попугая набили чучело и отправили куншткамору. Туда же отвезли персону. «Его свезли в куншткамору ночью, чтобы не было лишних мыслей и речей». К нему не пускали, но когда Меншиков и генеральный прокурор Ягужинский поругались и подрались, Ягужинский пришел к персоне, плакал и жаловался на Меншикова. На другую ночь случилось событие: небо окрасилось краской и грянул залп, потом другой, потом ещё и ещё. Ударили в набат... Народ побежал из города. А Екатерина хохотала, потому что было первое апреля, и это она подшутила, чтоб все ехали и бежали кто куда. Такой обычай у знатных особ во всех иностранных государствах, первого апреля подшучивать: «Уже два месяца прошло с тех пор, как хозяин умер, да и зарыли уже его с две недели. И траур был снят».

«Восковую персону» критики 30-х годов встретили враждебно — автора упрекали в отсутствии социально-исторической позиции. Типично высказывание Бориса Вальбе: «Тщетно здесь искать социального содержания, борьбы классов и общественных групп. Всё здесь преследует одну цель — стилизацию и только». Лев Цырлин выпустил книгу «Тынянов-беллетрист» (1935), где писал, что «исторический пессимизм писателя, дополненный историческим нигилизмом», превращает живых людей, делавших историю, в «восковых персон», а историческую эпоху — в «тесную куншткамеру». Неудачу автора он объясняет его философией: «Философия повести — философия скептическая, философия бессилия людей перед лицом исторического процесса. И даже мощная личность вождя-реформатора... разве и она не оказалась в конце концов только восковой персоной?»

К советским критикам присоединился эмигрант. В 1931 г. Владислав Ходасевич написал статью, в которой подверг разгрому «Восковую персону». Он указал на чрезвычайно слабую общую фабулу