Мифомоделирование в психологии и маркетинге - [5]
И если кто-то говорит, что наука разрушает миф, то это означает лишь то, что одна мифология борется с другой мифологией.
Более того, миф не есть абстрактное бытие, существующее на уровне неких ментальных конструкций. Миф предельно насущен, конкретен и осязаем, поскольку в его основе всегда лежат жизненные потребности или стремления. Природу мифа составляют не мыслительные усилия, а вещественная реальность и ощутимая, телесная, животная действительность. Как писал Голосовкер: «Мы увидим в логике мифа нечто чрезвычайно любопытное и двойственное: мы увидим явно «абсолютную логику», но построенную скрыто на основе «логики относительности» и при этом в конкретных телесных образах… Мы видим, что воображаемый, имагинативный мир мифа обладает часто большей жизненностью, чем мир физически данный, подобно тому, как герой иного романа бывает для нас более жизненным и конкретным, чем иное, когда-то жившее историческое лицо. …Мы можем сказать, что миф… есть запечатленное в образах познание мира во всем великолепии, ужасе и двусмыслии его тайн».
Да, в мифическом мире часто встречаются явления фантастические, опровергающие «научные» знания о реальности – оборотничество, смерть и воскресение, всевозможные магические феномены. Но все это – факты не искажения бытия, а его переосмысления; все эти фантастические явления основаны на, по сути, психотерапевтическом процессе структурирования в субъективной реальности явлений максимальной значимости и максимальной напряженности бытия. Речь идет не о внебытийности, а о судьбе бытийности, определяющейся через различные грани реальности.
Здесь можно наткнуться на, казалось бы, явное противоречие: как миф может быть чем-то конкретным и телесным, если в нем часто встречается масса фантастических элементов и противоречий, если миф по определению не логичен? Это очередная иллюзия. Миф логичен. Другое дело, что логика у него своя – логика мифа. Этот вопрос подробно исследовал Я.Э. Голосовкер: «Мышление идеями и само порождение идей есть деятельность воображения. Мышление образами как деятельность воображения есть одновременно мышление смыслами. В так называемом мифологическом мышлении это дано обнаженно: там образ есть смысл и значение. Там миф есть, так сказать, воплощенная теория: древние космогонии и теогонии суть такие теории – описание и генеалогическое объяснение мира. …Жизнь героя и всех связанных с ним существ протекала в мифах не одной, а многими жизнями в самых разнообразных комбинациях, вплоть до смерти героя, всем по-разному ведомой и в конце концов часто вовсе неведомой. …И тем не менее во всем этом смысловом хаосе, созданном веками, есть своя логика и законы этой логики, знание которых может помочь нам не только понять, но и упорядочить и реконструировать древние, уже затерянные мифы. … Если мы зададимся целью раскрыть воображение с его познавательной стороны, то есть дать гносеологию воображения или же «имагинативную гносеологию», мы неминуемо придем к проблеме логики воображения, которая и будет в данном случае энигматической логикой» [9] . Именно это "энигматическое знание" – знание, которое всецело обязано воображению – составляет основу логики мифа.
Миф различает (или может различать) истинное от кажущегося. Это становится очевидным, если обратить внимание на процессы, когда одна мифология вытесняет другую – всегда посредством оценки (и, как правило, отрицания) ее истинности. Но осуществляется это не научным, а чисто мифологическим путем на основании мифологических же критериев (какими бы научными они иной раз не казались).
Часто миф считают метафизическим, сказочным построением, чем-то нереальным и иллюзорным, противостоящим «реальной» действительности. Предположим, что миф – сказка. Для кого? Для того, кто живет этим мифом? Ничуть не бывало. Для мифического сознания миф вовсе не является ни чем-то сказочным, ни чем-то трансцендентным. Напротив, миф – самое реальное, чувственное и живое бытие. Не является миф и какой-либо метафизикой – если метафизика пытается дать какое-либо наукообразное описание надчувственного, потустороннего бытия, то миф ни в коей мере не стремиться ни к научности, ни к трансцендентности; напротив, он дает предельно чувственное, жизненное отношение к окружающему. Миф поражает своей телесностью, зримостью и осязаемостью. Впрочем, это не мешает появляться на мифологической почве всевозможным философским и метафизическим конструкциям. Достаточно вспомнить «причащение плоти и крови», чтобы убедиться, что даже предельно возвышенная и духовная мифология оперирует чувственными образами.
Впрочем, есть в мифе и некая отрешенность, оторванность от «реальной» действительности – и именно благодаря ей действительность обретает смысл, краски и чувственность. Пока в действительности нет мифа, она скучна, сера и бессмысленна. В этом и кроется глубинная психотерапевтическая сущность мифа – наделение смыслом окружающей действительности и интеграция этого смысла в структуру субъективного опыта каждого отдельного индивида.
При этом мифологическая реальность может иметь несколько слоев символизма: так, герои эсхатологических мифов могут олицетворять на одном уровне символизма самих себя, совершенно чувственных и конкретных людей, так и – на других уровнях символизма – мировые судьбы или космогонические процессы.
