Миф об утраченных воспоминаниях - [8]

Не прошло и двух месяцев с того момента, когда Линн начала посещать сеансы, как психотерапевт предложил ей открыто поговорить с родителями о том, что на самом деле случилось в ее прошлом. Он обнадежил ее: лишь встретившись с ними лицом к лицу и открыто обсудив насилие, которому они ее подвергли, она сможет освободиться от гнета прошлого. Эта идея ужаснула Линн, но ее психотерапевт напомнил ей, что он будет рядом, в любой момент готовый помочь. Он настаивал на том, что очная ставка – единственный способ пройти через боль и избавиться от нее.

Линн позвонила родителям и сказала им, что проходит курс психотерапии для борьбы с расстройством пищевого поведения. Она объяснила им, что принимает по назначению врача три препарата от депрессии, тревоги и бессонницы и что чувствует склонность к суициду. Ее психотерапевт волнуется о ней и думает, что встреча с родителями может помочь. Согласны ли они приехать и встретиться с ней? Да, разумеется, ответили они, просто скажи когда, и мы приедем.

За неделю до «совместного сеанса» Линн попробовала отрепетировать встречу с родителями. «Ты слишком добра, – сказали ей другие участницы группы. – Тебе следует более напористо говорить о своих чувствах».

– Ты отрицаешь случившееся, – сказал ее психотерапевт, – потому что твой внутренний ребенок все еще предан родителям. Помни, они, несомненно, знали, что тебя насилуют, а если знали, значит, были соучастниками. Будь сильной и не отступай.

Линн пришла на сеанс со списком травм и проявлений насилия, которым ее подвергли родители. Для начала психотерапевт объяснил, что Линн была серьезно больна, что она уже многие годы страдала от расстройства пищевого поведения, а недавно у нее проявились симптомы большого депрессивного расстройства.

– Жизнь вашей дочери зависит от вас, – заключил он. – Пожалуйста, выслушайте внимательно и не перебивая все то, что она хочет вам сказать.

Линн зачитала свой список: «Вы меня никогда не понимали. Вы никогда по-настоящему меня не любили. Вы не приходили на мои баскетбольные матчи. Вас никогда не интересовало, как у меня шли дела в школе. Вы на меня кричали и шлепали меня. Однажды папа назвал меня коровой. Мой дядя насиловал меня, а вы ничего не сделали, чтобы его остановить».

– Мы не знали, что он тебя насилует, – сказал ее отец, с трудом выговаривая слова. – Но, возможно, нам следовало знать. Если бы мы знали, дорогая, мы бы защитили тебя.

– Пожалуйста, не перебивайте, – сказал психотерапевт.

Мать Линн плакала. Психотерапевт дал ей коробку носовых платков.

Линн продолжила зачитывать список. В самом конце она стала колебаться. Неделей раньше, на сеансе групповой терапии, она обсуждала с другими участницами травматичное воспоминание о сестре ее отца, женщине, которая то и дело попадала в психиатрические лечебницы. Когда Линн было примерно семь лет, тетя отвела ее в сторонку и сказала: «Твои родители поженились через две недели после того, как ты родилась. Это значит, что твой отец, может быть, вовсе даже не твой отец. Откуда нам знать, может, ты ребенок другого мужчины».

Обсуждая список, который Линн собиралась зачитать родителям, члены группы настояли, чтобы она рассказала матери и отцу о своих страхах. «Ты никогда не поправишься, если этого не сделаешь», – согласился ее психотерапевт.

Она написала на листке один простой вопрос. Глядя прямо в лицо отцу, Линн наконец выпалила: «Ты мой настоящий отец?»

Ее отец промямлил что-то вроде: «Думаю, да».

Линн встала и вышла из комнаты, а ее психотерапевт последовал за ней. В холле он крепко ее обнял. «Ты замечательно справилась», – сказал он. За закрытой дверью слышались сдавленные рыдания ее матери.

* * *

В течение следующего года Линн пять раз пыталась покончить жизнь самоубийством. После одной из таких попыток она двое суток провела в больнице. Она принимала сразу несколько препаратов, назначенных врачом, в том числе ксанакс для снижения тревожности, тиоридазин для контроля над навязчивыми воспоминаниями, литий для стабилизации перепадов настроения, зантак и сукральфат для лечения язв, темазепам для улучшения сна и пропоксифен от головных болей. Ее психотерапевт никак не мог поставить окончательный диагноз. Меньше чем за год у Линн диагностировали шизоаффективное расстройство, биполярное расстройство, большое депрессивное расстройство, невротическую депрессию, хроническое посттравматическое стрессовое расстройство, клиническую депрессию, диссоциативное расстройство, дистимическое расстройство и пограничную психопатию.

Состояние остальных женщин из ее группы тоже стремительно ухудшалось. Во время их первой встречи, после того как все представились и вкратце рассказали о своих проблемах, всего одна из участниц признала себя жертвой сексуального насилия. За три месяца еженедельных сеансов все женщины в группе вспомнили, что подвергались насилию со стороны одного или нескольких членов своей семьи. Все они оказались «жертвами».

После того как психотерапевт установил, что все женщины в группе были изнасилованы одним из родственников, он посоветовал им не приходить ни на какие семейные посиделки. «В вашей семье давно укоренилась система отрицания, – объяснил он, – и, лишь полностью прекратив контакты с родными, можно надеяться на выздоровление».