Мидлштейны - [15]

Трейси была великолепна, хоть и явно старше, чем написала в анкете. Темные блестящие глаза, полные губы, шикарный зад, гладкие каштановые волосы на голых плечах. Платье без бретелек, сшитое из какого-то черного эластичного материала, кончалось выше колена. Мидлштейн давно уже не видел вблизи настолько обнаженную женщину. И пахла она волшебно — тем особенным сочетанием цветочного аромата и запаха детской присыпки. Загорелая кожа, сильное тело, она была само совершенство. Ричард смотрел, как она медленно кладет ногу на ногу, как гладит пальчиками лакированную стойку, и перед ним разворачивались перспективы.

Сначала они расположились у бара — Трейси посасывала мартини, он пил пиво, затем их пригласили за освободившийся столик. Ричард не отдавал себе отчета, к чему все движется, до той минуты, когда они сели и заказали себе по стейку. Он спросил, нравится ли ей работать администратором на курсах массажа. Трейси накрыла его руку своей.

— Вообще-то я ищу себе папочку, чтобы никогда больше не работать, — хихикнула она, и Ричард уставился на нее, забыв о приличиях.

— Если вы понимаете, о чем я, — добавила она вполголоса.

Мидлштейн невольно прикинул расходы, убрал ноль из суммы на банковском счету, хотя свой ответ уже знал: она — совсем не то, что ему нужно. Он не отказался бы потискать ее булочки, но увы… Ужин, не больше. Кроме того, если Трейси нельзя пригласить на июньскую бней-мицву, она вообще не стоит вложений. Вот уж будут шептаться гости. Он и сам шептался бы, если бы кто-то так поступил. Дети, и особенно сноха, никогда его за это не простят.

— Ну как? Хотите быть моим папочкой? — спросила Трейси, и на Мидлштейна вдруг навалилась тоска, он уставился в кружку, будто искал на дне свою гордость.

Когда он поднял глаза, ее улыбка погасла.

— Я просто ищу хорошую женщину, — ответил Ричард.

Это было не совсем так, но ближе к правде, чем то, что предлагала она.

— А может, я как раз она и есть, — сказала Трейси.

Последние остатки ее кокетства улетучились — она пришла сюда не оправдываться, а рекламировать свои достоинства.

Принесли стейки, мясо было превосходное. Половину своей порции Трейси забрала домой в бумажном пакете, который после, на парковке, держала, прижав к груди. Поцелуй в щеку. Шепот. Если что, ты знаешь, как меня найти.

* * *

Он смотрел на листок с телефонным номером и думал, не позвонить ли ей после такого дня, после такого месяца, года и в целом — жизни. Джилл ушла в слезах, спасибо, хоть сразу не разрыдалась. Пару часов спустя Ричард встретился с дочерью. Они не виделись с тех пор, как он ушел от жены, только раз поговорили по телефону. Дети встали на сторону матери, а ему объявили бойкот. Бенни держался холоднее, чем Робин. Неудивительно. Его жена, взвинченная маньячка, маленькая мисс Чопорность, пришла в ярость, услышав о разводе, будто раньше никто не разводился, будто бы она знала все о семье и браке, будто ее поставили судить, что правильно, а что нет, и это не она забрюхатела, едва окончив университет. Пусть радуется, что сидит на чужой шее с тех самых пор, как встретила его сына. А он, Ричард, справится. Нечего ей судить его поступки.

— Она не хочет, чтобы ты к нам приходил, — сухо сказал Бенни по телефону. — Ты мой отец, я дал ей понять, что не перестану с тобой общаться. Подождем, когда она успокоится.

Мидлштейна потрясло известие о том, что он не сможет видеться с любимыми внуками. Такого он представить не мог. Он думал, все поймут, что жить с этой женщиной у него больше нет сил. Ведь все знали, какие муки он терпит. Могли бы его понять. Однако никто не понял. С ним обошлись, будто он преступник, будто он кого-то убил, тогда как это его супруга, Эди, убивала себя и тянула его за собой в могилу.

С дочерью разговор пошел чуть лучше, но для начала ей нужно было выплеснуть злость. Она с рождения так себя вела — сначала визжала и ревела, мало-помалу скатываясь в некое подобие спокойствия. Ричард ее не понимал. Да и так уж ли это необходимо? Его отец тоже не понимал сына. Почему люди хотят, чтобы с ними цацкались? Почему нельзя просто принять тот факт, что он ушел от жены, и с уважением отнестись к его решению? Почему он должен перед всеми оправдываться?

А такое впечатление, что в последнее время он только и делает, что оправдывается. «Я не должен тебе ничего объяснять», — вот что он хотел сказать дочери. До сих пор он так и говорил, и — неважно, соглашалась она или нет, — всегда поступал по-своему. Теперь все изменилось. Он не мог обойтись без Робин. Почему? Потому что иначе останется один. Потому что она заступится за него перед Бенни, и тогда сноха разрешит увидеть внуков. И пусть Ричард не обязан давать ей отчет (ведь она — его дочь и должна молча слушать), ему все-таки хотелось узнать, ненавидит она его или нет, потому что иначе он не смог бы спокойно уснуть. Теперь по вечерам Ричард принимал снотворное и даже иногда запивал его виски. А что будет дальше? Поначалу Мидлштейн думал, что плохо спит из-за белья. Простыни комкались, матрас был жестким. Ричард уже не знал, на что бы свалить бессонницу, но видеть причину в себе упорно отказывался.