Мидии не родят жемчуг (рассказы) - [24]

На суше я понял, что силы мои на исходе, сердце выскакивало из груди, состояние стало близким к обморочному, я уже ничего не видел. Сказывалось то, что я уже вторые сутки не спал, не говоря уже о критичности ситуации, отнявшей много сил, - борьбе, волнении, ушибу груди. Я просто рухнул вперед, туда, где должна была быть рыбина. Удачно - подо мной заходило крепкое живое тело. Движения были отчаянными, и потому казались сильными.

Он был мокрым и скользким, как и положено налиму, поэтому, как мне казалось, по-змеиному выскальзывал из-под меня. Вода была совсем близко. Я постарался просунуть руку под собственное, непослушное сейчас тело, чтобы, прежде чем потеряю сознание, поглубже, до запястья, до прочного там застревания, вставить ладонь под жаберную крышку. Наконец показалось, что мне это удалось: ладонь, преодолевая сопротивление, вошла в шершавое отверстие, - но после того, как мне там стало тесно и больно, я понял, куда попал. Впрочем, с этого момента налим уже практически не сопротивлялся, а к боли в руке, полежав немного в покое, я привык, тем более что грудь болела сильнее.

Мы лежали долго. Я уже никуда не торопился. Налим затихал все более, а я в это время, как мне казалось, приходил в себя. Настал момент, когда я, превознемогая боль в груди, перевернулся на спину, ладонь оставалась в пасти у налима. Мы еще какое-то время полежали так: я - навзничь, руки в стороны, одна ладонь в пасти мертвого налима; налим - на боку, безжизненно глядящий одним глазом на того, чья ладонь застряла в его онемевшем рту. Вот оно, возвращение в природу...

...Мокрая земля, через мокрую одежду, вытянет из меня тепло. Я умру. Быть может, пока не поздно, собраться с силами и сползти в воду, до нее метр, и уплыть, и умереть там, умереть туда. Откуда явился, взялся, материализовался, - чтобы бесполезно, бесцветно жить, чтобы бесплодно умереть. Меня бы, застрявшего под корягой, съели налимы, братья и сестры того, которого я только что, неизвестно зачем, убил: была бы польза, пища речным санитарам, на несколько ночей, наверное...

...Агу-у! Э-эй!.. Почему ты лежишь такой - непохожий на себя. Что с тобой стало? - ты кусаешь мою ладонь... Перестань, мне больно. И страшно. Ты должен держать в своих ладошках, теплых и мягких, всего лишь один мой палец. Ты должен причмокивать и улыбаться во сне. Помнишь? - где-то рядом должна тихо, чтобы не разбудить нас, плескаться мыльная вода, в пластмассовом корыте... А я не должен плакать. Как плакала... она, когда, после переезда в новую квартиру (мы не могли оставаться в прежней), не смогла найти медальона с пучком твоих... Она странно смотрела на меня, а я отводил глаза и делал вид, что ищу... М-ммм!... Это я от боли, отдай мою руку, я положу ее на свою грудь. У меня там невыносимо болит. Ты что-то сломал, разбил там, может быть сердце... Такой маленький - а разбил...

Чу!... Ты такой большой и темный. И холодный, как земля. Бр-р-р! Нет, предыдущее не про тебя. То я, можешь считать, выдумал. "Не было" или "нету" - какая разница? - никакой! Но первое - легче. Я выбираю то, что легче. Извини, старик, отвлекся, давай о тебе. Ты, кажется, действительно - старик, - вон какой большой. Возможно, тебе столько же лет, сколько и мне. Знаешь, я тоже из реки. Мы с тобой, - как это по-нашему, по речному? - не земляки, а... Ну, как сказать? - "изрекИ"... Ты, наверное, хотел бы спросить, зачем я тебя поймал? Точного ответа не знаю, некогда было об этом подумать, как ты помнишь. А зачем ты позарился на странную насадку, пищу, которая не водится в твоей реке? Ведь неизвестное всегда опасно. Это было твоей ошибкой. Наверное, так: я человек, ты - дичь. Действительно, я найду тебе применение (и оправдание себе). Я выну из тебя печень, это деликатес. Из твоего массивного тела я сделаю фарш. Но... Но приедет моя жена и скажет печально: разве нам нечего есть?... Она у меня хорошая, только часто плачет, ей тебя будет жалко. А коллега сообщит брезгливо: фу, налимы едят падаль. Не обижайся, "изрЕк", на нас, на людей. По мне, в чем-то ты благородней нас: иной раз ты поужинаешь живой лягушкой - мы же питаемся только мертвечиной.

...Перед самым рассветом луна зашла за тучу, стало опять темно, когда я отделился от налима, это стоило немалых усилий. Пора возвращаться. Я понес его осторожно, как мертвого ребенка, в лес, прихрамывая и жмурясь от боли. Я не мог его оставить на берегу. Стараясь запомнить место, уложил уже не такое скользкое, подсохшее тело в траву, наверное, решив удивлять рыбаков своим уловом утром, на их свежие головы. Подойдя к "вигваму", обнаружил там спящих вповалку рыбаков и в их числе моего коллегу по работе. В ближайшем рюкзаке нашел аптечку, кое-как перевязал руку. Разжег костер, благо угли еще тлели и готовых дров было много, стал подставлять бока к гудящему пламени для просушки одежды и согрева остуженного и ушибленного тела. Боль немного утихла, и вскоре я забылся, прислонившийся к дереву.

Утро всеобщего пробуждения было поздним. У меня, оказывается, поднялась температура, что быстро определил мой коллега, который, наконец, вспомнил о том, которого он сюда, "на природу", сагитировал. Сильно не интересуясь причиной моего хвора, наверняка полагая, что я заурядно простудился, мне дали немного водки и приказали собираться. Осторожно, стараясь не бередить грудной ушиб, я пошел искать налима и не нашел его. Искать дольше было уже некогда - звали к лодке. Может быть, по причине общего недомогания и легкого опьянения, я отнесся к этому спокойно, если не сказать равнодушно. Даже рассказывать не стал о ночном приключении. Да и без налима - кто поверит? Было - предъяви! А без доказательств тебе самому расскажут подобных историй - сколько угодно.