МИД, Кремль, кувейтский кризис - [54]

На следующее утро (это уже было 6 сентября) я привез Тарика Азиза в Пресс-центр МИДа на Крымском валу. Журналистов собралось много. Азиз ограничился кратким вступительным словом, а затем ответил на вопросы. Высказывался он аккуратно, ни на йоту не отступая от известных публичных позиций Багдада, но и воздерживаясь от полемики. Говоря о состоявшихся в Кремле и МИДе беседах, он заявил, что несмотря на имеющиеся у СССР и Ирака расхождения в подходах «удалось на основе давних дружественных традиций провести искренний и сердечный обмен по всем затронутым в ходе встреч вопросам». Что же, можно считать и так, хотя, по правде сказать, на сердце скребли кошки: ведь как хотелось свернуть с дороги конфронтации, привезти в Хельсинки хоть что-то обнадеживающее относительно намерений Багдада! Не получилось…

Прямо из Пресс-центра мы отправились в аэропорт, где и распрощались. В следующий раз я увиделся с Азизом только в ноябре при обстоятельствах, намного более драматичных, о возможности наступления которых мы так старательно его предупреждали.

С чем ехать в Хельсинки?

Каждый раз, когда крупное внешнеполитическое мероприятие возникает неожиданно, подготовка к нему неизбежно принимает авральный характер. Вот и теперь в МИДе спешно составлялись памятки, справки и другие материалы к Хельсинки. Но поскольку встречи на высшем уровне давно уже перестали быть редкостью, то и подготовка к ним стала делом достаточно привычным, и беспокоиться, что она не будет завершена в срок, пусть даже очень сжатый, не приходилось. Тем более, что костяк мидовских работников состоял из профессионалов самого высокого класса. Проблема была в другом: как выстроить несущую конструкцию переговоров, чтобы по возможности избежать перспективы военного решения, проплыв для этого между Сциллой ооновских резолюций и Харибдой отказа Багдада их выполнить. В конечном счете такая конструкция была создана, хотя, надо признать, она была весьма условной, ибо базировалась на двух предпосылках, реальность которых оставалась под вопросом: во-первых, готовности С.Хусейна в конечном счете все же уйти из Кувейта и, во-вторых, согласия американцев поддержать для этого идею созыва ближневосточной конференции. Выход на мирную развязку виделся в подверстывании к проблеме Кувейта других вопросов ближневосточного урегулирования, что предусматривалось в инициативе С. Хусейна от 12 августа, но, разумеется, в совершенно ином порядке очередности – сначала Кувейт, а затем все остальное.

Достаточно детально проработанные планы проведения конференции по БВУ были публично выдвинуты Советским Союзом еще за несколько лет до кувейтского кризиса, но не реализовывались из-за оппозиции со стороны Израиля и США. Теперь после трех лет интифады, которая уже основательно измотала и палестинцев, и израильтян, логично было бы перейти к диалогу в удобных формах в рамках упомянутой конференции.

Вновь продвигать идею конференции Москва стала еще в 20-х числах августа 1990 года, когда о саммите в Хельсинки еще и не было слышно. Из европейских стран наиболее близкие нам позиции по БВУ занимала Франция. Поэтому когда ее министр иностранных дел Ролан Дюма посетил 25 августа Москву, то в опубликованное по этому случаю советско-французское заявление было включено следующее положение: «По убеждению сторон, данный кризис еще раз доказывает насущную необходимость активизации усилий по достижению скорейшего урегулирования других конфликтых ситуаций на Ближнем Востоке, особенно палестинской проблемы».3

Выступая 4 сентября во Владивостоке на международной конференции «АТР: диалог, мир, сотрудничество», Э.А. Шеварднадзе заявил уже определеннее: «Проанализировав еще раз ситуацию, мы вновь пришли к выводу: необходимо форсированно вести дело к созыву международной конференции по Ближнему Востоку, не откладывая на будущее заботы о всеобъемлющем урегулировании». При этом министр добавил: «Думается, если бы Израиль заявил о своем согласии на созыв такой конференции, то это могло бы позитивно повлиять и на общую ситуацию на Ближнем Востоке и на решение кризиса в районе Персидского залива. Со своей стороны Советский Союз не оставил бы без ответа подобный шаг Израиля и по-новому взглянул на советско-израильские отношения».

7 сентября, когда американский посол Мэтлок пришел ко мне проинформироваться об итогах визита Т.Азиза, я, изложив ему существо состоявшихся переговоров, специально перевел разговор на упомянутое выступление министра. Сказал, что сейчас самое время «дать зеленый свет» конференции, наметить поворот в пользу принятия конкретных решений. Это будет крупный политический шаг, который даст сигнал арабам, что в вопросах арабо-израильского конфликта намечаются какие-то перспективы. Это будет также помогать, говорил я послу, отрывать арабов от антиизраильских концепций, на которых сейчас активно спекулирует Багдад.

Другой аргумент, который мы стали также выдвигать перед американцами в преддверии Хельсинки, – это своевременность жеста в сторону арабов, включая палестинцев, в связи с ростом антиамериканских настроений в регионе. Исторически такие настроения стали следствием произраильского курса Вашингтона и уже не одно десятилетие играли заметную роль в общественно-политической жизни арабского мира. Появление и быстрое наращивание американских войск в районе Залива дало этим настроениям сильный толчок. Они не очень проявлялись там, где арабы почувствовали на себе иракскую угрозу, но зато в других арабских странах цвели все более пышным цветом. Багдад делал на арабский антиамериканизм одну из своих основных ставок.