Мичман Флэндри; Восставшие миры; Танцовщица из Атлантиды - [188]

Поскольку других гостей мужского пола в храме не было, в его распоряжении оказалось целое крыло. Ему разрешалось под надзором гулять по саду. Оттуда он видел, как корабли уходили в Кнос.

Первой шла галера Ариадны, длинная и широкая, нос ее венчали позолоченные рога, посередине — красный Столп, на корме — секира-лабрикс. Рейд видел девушек на палубе и попробовал разглядеть среди них Эриссу, но было слишком далеко. Потом следовали два сопровождающих боевых корабля, а за ними — целая флотилия разнообразных судов и суденышек в путешествие отправились все, кто мог это себе позволить. Корабли были ярко раскрашены и увенчаны гирляндами цветов, особенно ярких на фоне черной горы. Доносились обрывки песен и выкрики рулевых.

Рейд удивился что в строю нет его корабля. Потом догадался что Лидра под каким-то предлогом запретила это. Необычное судно вызвало бы слишком много расспросов и, кроме того, могло насторожить или даже остановить ахейский флот.

«Итак, Дагон, обоих нас оставили», — подумал он.

Флотилия прошла пролив и исчезла из вида. Шел первый из десяти праздничных дней.

На второй день жрицы, оставшиеся в храме, переехали в город и совершили все полагающиеся обряды. Рейд заметил, что в число обрядов входила и рыбная ловля. Потом пышная процессия проследовала к морю, чтобы благословить его. Примерно в это время Эрисса должна была прибыть в Кнос.

На третий день Рейд видел, как шествие проследовало на холмы и через несколько часов вернулось: с музыкой и танцами вели быков. Разговорчивый стражник (Ариадна объяснила ему, сколь важное дело он делает, охраняя Рейда) растолковал, что торжества эти точно такие же, как в Кносе, только размах поменьше. Ночью над вулканом поднялось пламя — грозное и прекрасное. Но к утру снова было тихо.

На четвертый день началась коррида. Она будет продолжаться до конца праздника. На Атлантиде готовили самых лучших танцовщиц, в остальных городах зрелище было более скромным. В Кнос приезжали чемпионы Талассократии. В последний день праздника юноши и девушки — лучшие из лучших — будут танцевать с самым отборным быком, которого Минос потом собственноручно принесет в жертву. Воскресший Астерион придет к своей Невесте, чтобы зачать самого себя.

«Интересно, достанется ли Эриссе венок из священных лилий? — подумал Рейд. — Хотя нет. Развязка уже близка. Я погибну вместе с Атлантидой, а она…».

На пятый день он почти не поднимался с постели, глядел в потолок и размышлял: «Чего я добился? Да ничего, только навредил. Олег и Ульдин оказались полезными в этом веке и преуспели. Эрисса выживет и сумеет стать свободной. А я… Я допустил, чтобы все решалось без моего участия. Я, представитель атомного века, был слишком самоуверенным и позволил обвести себя вокруг пальца. Я сообщил врагам Крита именно то, что им хотелось знать. Я погубил Талассократию, и во всех ужасах, которые суждено пережить Эриссе, виноват тоже я… Моя Эрисса… Счастья я ей не принес, зато сумел воспользоваться ее суевериями и невинностью… Хоть бы эта Атлантида тонула быстрее!».

После бессонной ночи на шестой день он понял, что пьеса не разыграна до конца. Они с Эриссой — юной Эриссой — должны встретиться снова и… если больше ничего нельзя предпринять, нужно постараться вернуться домой. Это его долг.

Значит, бежать? Но как? Он спрашивал Веласа, своего стража, нельзя ли побывать в городе, посмотреть корриду, выпить ритон-другой вина.

— Нет, господин. Я и сам бы рад, но приказ Ариадны не позволяет. Ведь у меня в городе жена и дети, они скучают без меня. Младшая дочь все плачет — подай ей папу! Ей всего два с половиной года, а какая смышленая! Вот послушай…

Этой ночью пришла Эрисса.

Он видел сон. Ему нужно выкопать бомбоубежище, потому что третья мировая война стала неизбежной и по Атлантиде будет нанесен главный удар, но Памела сказала, что они не могут себе этого позволить, пока не вылечат зубы Марку, и к тому же негде разместить этих быков, которые ревут и бодаются, и он все не мог увидеть ее лица, а она прыгнула и ухватилась за рога, рога оказались железными и зазвенели…

Он сел. Глаза застилала тьма. Рейд попробовал нашарить выключатель. В коридоре раздался шум, что-то рухнуло. Рейд находился в храме Богини, и решалась его судьба.

— Дункан, — услышал он. — Дункан, где ты?

Дункан встал на холодные плиты и двинулся вперед, опрокинув табуретку.

— Здесь я, — хрипло отозвался он, открыл дверь и увидел лампу в руках Эриссы. Эрисса торопливо приблизилась к нему, назвала по имени и провела пальцами по его щеке. На ней была туника, за пояс заткнут нож. В волосах, уложенных по обычаю танцовщиц, сверкали седые пряди. Рейд заметил что она похудела, кожа обветрена, вокруг глаз и на лбу прибавилось морщин.

— Оденься, — сказала она. — Нужно уходить, пока ни кого нет.

Она обернулась и вскрикнула. В полумраке Рейд разглядел Ульдина, склонившегося над неподвижным Веласом. Голова стражника была в крови: гунн ударил его рукоятью сабли в висок. Ульдин поставил колено ему на грудь и поднес клинок к горлу.

— Нет! — Эрисса хладнокровно поставила лампу и кинулась вперед, прыгнула и ударила гунна ногой в подбородок. Тот опрокинулся навзничь, вскочил и зарычал, готовый к бою.