Мхитар Спарапет - [18]

Шум нарастал. Все подходили и подъезжали новые люди. Подходили, сливались с толпой и терялись в ней.

Со двора соседнего с церковью дома неслись безнадежные женские крики:

— Обвалите дом, нечестивые!.. Слезайте, медведи косолапые. Подпорки крыши ведь рухнут…

— Чего раскудахтались! — рассердился одноглазый гусан Етум. Он стоял наверху, выставив волосатую грудь. — Называешь домом этот свиной хлев!.. Да пусть рушится… Живу же я совсем без дома?

— Посыпать бы пеплом твою слепую голову! — еще пуще кричала женщина. — Сойдите с крыши, не то скажу такое, что ваших покойников растащат собаки…

Раздался смех. И хотя женщина продолжала ругаться, ее уже никто не слушал.

На тесной улочке показался Мелик Бархудар в золототканом пурпуровом одеянии, увешанный дорогим оружием, напыщенный. Его сопровождали сыновья, а также старосты и священники из принадлежащих ему деревень. Как представителю самого старшего меликского рода, Бархудару оказали честь, предоставили право первому подойти и склониться перед камнем правосудия.

— Прибыли! — раздались возгласы из первых рядов и прокатились волной по всему селению.

— Кто, кто приехал первый? — спрашивали из задних рядов.

— Мелик Бархудар, кто же еще?..

— На пузо его посмотрите, на пузо! Раздулось, как бурдюк.

— Хи-хи! Ха-ха! Как только не лопнет?

— Разоделся не меньше чем на тысячу туманов.

Бархудар придержал коня у церковной стены, зло посмотрел на гогочущую толпу и вынул ногу из стремени. Слуга помог господину сойти с коня. Как надутый индюк, подошел Бархудар к камню правосудия, стал на место, предназначенное для меликов.

Гусан Етум нарочно загнусавил:

Ох, дурной, ох, неправедный мелик…

— Перестань! — щелкнул его по голове долговязый босой сосед.

На улице показались новые всадники. То был мелик Еган из Дизака. Хотя он и прибыл издалека, но его сопровождало вдвое меньше людей, чем Бархудара. И знамя было простое. И одет он был скромно. Но оружие имел хорошее. Мелик Еган снял островерхую шапку и приветствовал собравшихся людей:

— Мир тебе, народ армянский!..

— Желаем и тебе здравия, тэр Еган, — ответила толпа.

Мелик Еган рассыпал перед нищими горсть мелочи. Сбившись в кругу, налезая друг на друга и толкаясь, они бросились подбирать монеты. Еган с юношеской легкостью соскочил с коня и, шагая с достоинством, подошел к владетелю Хндзореска. Мелики обнялись.

— Уж не серебряные ли у тебя россыпи, что столько выкинул денег этой голытьбе, — упрекнул мелик Бархудар. — Балуешь собак.

— Голытьба эта нынче, тэр Бархудар, спасительница земли Армянской. Надеюсь, ты не забыл наказы Давид-Бека…

— Уж очень он балует эту голытьбу, когда-нибудь сядут нам на голову…

— Ты бы поостерегся, тэр Бархудар, — посоветовал благоразумный Еган. — Другие времена пошли…

Помолчали. Бархудар исподлобья зло смотрел на простых людей, которыми были усеяны крыши. Их вид претил ему, но затаенный страх сдерживал ярость. Насупившись, слушал он песню одноглазого Етума:

Ох, дурной, ох, неправедный мелик…

— Смотри-ка, мелик Пхндзараха едет, — будто нарочно, чтобы только разъярить кипевшего злобой Бархудара, заметил Еган.

— К дьяволу! — зашипел Бархудар. — Сидеть бок о бок с жалким самозванцем, спасибо судьбе!..

— Трудно теперь тягаться с Туринджем. Все сто семейств, что бежали из Еревана, Мхитар отдал ему. А там в каждой семье по десять мужчин…

— Провалиться бы им в преисподнюю! — процедил Бархудар. От злости глаза его налились кровью. — И не то еще отдаст! Нешто разве он сам не рамик? Помню, как его отца привязали к дереву и, как собаку, измочалили… Тогда-то они, отец с сыном, и бросились в бега. Вот и выходит, что свояк свояка видит издалека. И что только Бек нашел в этом сыне рамика? Уж так он его чтит и лелеет!.. Поистине голодранцам стал принадлежать мир…

— Тише, услышат, — предостерег отца Мигран.

— Пусть, и хорошо бы собственными ушами… — упрямился Бархудар. — Боюсь, что ли? Я мечом своим отвоевал у персиян наши земли, а теперь Мхитар раздает их этой голытьбе, вот этому лжемелику…

— Помни и о делах Мхитара, отец, — не утерпел, вмешался шепотом другой сын. — Все знают, что он победил в сражении при Газангайле. А у крепости Калер нанес поражение войскам Батали Султана и Асламаза Кули. И Тахмаз Кули Надир хана разбил…

— Знаю, — бросил Бархудар.

— Спарапет удачливый и мудрый полководец, его чтят военачальники и в народе почитают сильно. А то, что крови не знатной, так кто об этом помнит?

— Я!

— Лучше, если бы и ты забыл, отец.

Бархудар смолчал. А что ему оставалось? Не призывать же против спарапета? Стоило Мхитару только бровью повести, и толпа смела бы, растерзала любого, как разрывает овцу голодный волк.

Появление мелика Туринджа вызвало невольную улыбку на лицах людей: так неловко он сидел на коне. Бедняга весь вспотел, меликская одежда стесняла его. И роскошная шапка как-то не шла к крестьянскому лицу.

Вступив на площадь и заметив меликов, Туриндж растерялся, поклонился сначала им, а уж затем народу. Рядом с ним ехал его сын, храбрый сотник Товма. Пистолет, подаренный Мхитаром, был заткнут за пояс. Туринджа сопровождал также его дядя — хромой священник, возведенный в сан в Татеве. В первый раз он сидел в седле и к тому же являлся перед таким скоплением людей.