Мгновения жизни - [3]

и вуайеристкой, подглядывающей за эротическими сценами, выдающимся талантом и изобретательной извращенкой. Но после этого никто о ней ничего не слышал. Итак, что же случилось с этим неоднозначным талантом? Давайте-ка напишем о ней очерк и попробуем выяснить. Август считался «мертвым сезоном». Такие темы, как случившееся с кем-то несчастье, намек на скандал и несбывшиеся надежды, можно было считать ниспосланными свыше. Не то чтобы Грейс совсем не была готова к столь пристальному вниманию, — газета уже пыталась связаться с ней несколькими днями ранее, но она решила, что после вежливой фразы: «Мне нечего сказать, однако благодарю вас, за то что обратились ко мне» — ее оставят в покое.

— По крайней мере, это серьезная газета, — изрекла миссис Шилд. — Именно так я и подумала, когда мне позвонили. Если только они не из тех ужасных таблоидов, я всегда с радостью готова помочь. И они уже поговорили с твоей кузиной Патрицией в Ирландии — представь себе, такие хлопоты! — и со всякими другими людьми. Я им сказала: «Разумеется, мне известно, что Грейс очень умна, но я и не представляла себе, насколько она известна».

— Ты с ними разговаривала. Эта… эта ахинея — твоих рук дело? — Грейс внезапно испытала острое желание наброситься на миссис Шилд, подобно бешеной обезьяне, схватить ее за пухлую шейку и сжать изо всех сил. Но, конечно, она не сделала ничего такого, лишь заставила себя глубоко вздохнуть три раза: вдох через нос, выдох через рот. Миссис Шилд, крупная женщина с мелкими чертами лица, собранными где-то в середине круглого, как луна, личика, съежилась. Ее выцветшие голубые глаза наполнились слезами, и она принялась сжимать и разжимать сложенные на коленях руки.

— Прости меня, дорогая.

Грейс поглядела на нее и вздохнула.

— Нет, это ты прости меня, Эви. Я не хочу выглядеть неблагодарной. Мне просто до смерти противно пройти через это еще раз. Даже не могу выразить, как мне этого не хочется.

— Я не думаю, что статья совсем уж злая. По-моему, она даже сочувственная. Не знаю, откуда она взяла все эти сведения, ведь на самом деле я сказала очень немного. — Миссис Шилд сделала паузу, чтобы высморкаться в розовую салфетку, которую она вытащила из рукава. — Ох, Грейс, я думала, ты будешь рада.

— Тебе не пришло в голову, что лучше было бы сначала поговорить со мной?

— Я опасалась, что ты отнесешься к этому… с непониманием.

— Как ты была права! — вздохнула Грейс.

— И еще я подумала, что небольшое сочувствие, ободрение, маленький толчок могут помочь тебе начать все сначала.

— Небольшое сочувствие… — Грейс помахала газетой перед лицом миссис Шилд. — Теперь ты так это называешь, когда тебя выворачивают наизнанку и вешают для просушки, а твои кишки волочатся за тобой по земле? И даже если по какой-то непонятной прихоти судьбы я и в самом деле приободрилась бы после этого чтива, неужели ты думаешь, что я просто взяла бы в руки фотоаппарат… после всего, что случилось?

— Грейс, пожалуйста… И фотография такая милая. — Миссис Шилд вытерла нос салфеткой. — Мне всегда нравилась твоя короткая стрижка.

— Я похожа на стареющую сироту из детского приюта, — заявила Грейс, и, если вдуматься, именно ею она и была. Это черное платье с круглым вырезом, мальчишеская стрижка и широко раскрытые, полные трагизма глаза. Но ирония заключалась в том, что в тот вечер она была по-настоящему счастлива. Грейс вздохнула еще раз и покачала головой. — Эви, неужели ты не видишь, я ничего не имею против злобы и недоброжелательности. Меня вполне устраивает недоброжелательность. Мне приходилось мириться и с худшими вещами. Но жалость! Эта чертова статья выставила меня напоказ всему миру…

— Но я полагаю, что тех, кто действительно читает эту газету — в отличие от количества проданных экземпляров, — всего два с половиной миллиона.

Что-то в выражении лица Грейс заставило миссис Шилд в следующие несколько минут воздерживаться от каких-либо комментариев. Когда ей показалось, что Грейс уже немного остыла, она заявила:

— Ну, по крайней мере, теперь мне будет что вставить в свой альбом.

Миссис Шилд была абсолютно лишена воображения и творческой жилки, зато ее альбом для вклеивания вырезок, в темно-красном кожаном переплете, представлял собой нечто фантастическое и служил предметом ее гордости. Она начала собирать его вскоре после того, как вышла замуж за Габриэля, отца Грейс. Первыми в альбом попали скромные приглашения на их венчание, за которыми последовали театральные программки, пригласительные билеты на торжества и выставки, маленькие записки, написанные ее мужем и ее приемными детьми Флинном и Грейс, странный цветок для гербария, несколько меню и, наконец, вырезки из газет и журналов. В последнее время у миссис Шилд не было особой возможности пополнять свой альбом.

Дочитав статью, Грейс аккуратно сложила газету, встала и сунула ее в мусорное ведро. Миссис Шилд, двигаясь со скоростью, поистине замечательной для женщины ее возраста и комплекции, выхватила ее оттуда и прижала к груди. Взглянув на нее, Грейс покачала головой и опустилась на место.

— Я и в самом деле чего-то не понимаю. Конечно, мне было грустно, не стану отрицать. Но такова жизнь, любая жизнь. В сравнении со многими людьми на этой земле я была счастлива. Я и сейчас счастлива. Но что же тогда вот это? — Она показала рукой на газету, которую миссис Шилд все еще бережно прижимала к груди. —