Мгновения жизни - [115]

Лиллиан позволяет обнять себя, прежде чем побежать играть со своим новым щенком. Джорджи отказывается подойти ко мне, цепляясь за руку Джейн Дейл. Она улыбается, но не ему, не мне, а себе. Я опускаюсь перед сыном на колени и протягиваю к нему руки, но он лишь устремляет на меня взгляд своих глаз, которые я так люблю, и отказывается отойти от Джейн. Я поднимаю голову, встречаюсь с ней взглядом и успеваю заметить выражение торжества в ее глазах, прежде чем она отворачивается, чтобы придать лицу более приличествующее выражение.

— Поцелуй свою мамочку, Джорджи, и скажи ей: «Добро пожаловать», — говорит она ему, но при этом не убирает руки с плеча мальчика.

Я поднимаюсь на ноги.

— Все в порядке, Джорджи, ты можешь поцеловать меня позже.

— Он думает, что я нарочно бросила его, — говорю я Артуру, как только мы остаемся с ним одни.

— Разумеется, он так не думает.

— Но ведь я не бросала его, я всегда наблюдала за ними.

Артур бросает на меня странный взгляд. Он и в самом деле считает меня сумасшедшей, но я не могу рассказать ни ему, ни своим детям о том, что приходила сюда, в сад, когда темнело. Я смотрела на их окна, видела промелькнувшую светловолосую или темную головку, видела маленькую ручку, отодвигающую занавеску, чтобы кто-нибудь из них выглянул в темноту много позже, после того как в доме погасят свет. Не могу рассказать я и о том, что эти ночные странствия и дежурства у окон, а также то, что я видела постоянное присутствие Джейн Дейл, настолько сводили меня с ума, что даже сэр Чарльз мог бы чувствовать себя удовлетворенным. Но я не хочу возвращаться в клинику. Я хочу быть рядом со своими детьми, а для этого мне нужны мой муж и мое здравомыслие.

— В первые недели твоего отсутствия с Джорджи было нелегко. Вдобавок он заболел лихорадкой. Мы не хотели беспокоить тебя, но нам самим пришлось поволноваться. Он все время повторял, что ему нужно выйти в сад, чтобы найти тебя. Но потом он поправился и успокоился. Нянюшка ничего не могла с ним поделать. К счастью, у нас была наша маленькая Джейн. В общем, сейчас мальчик рассержен, но он простит тебя.

— Ты говоришь, что он успокоился, но я подозреваю, что он просто сдался. — Я снимаю шляпку и провожу рукой по своей новой короткой прическе. — Виола вернулась?

— Виола по-прежнему путешествует. Пожалуйста, не давай мне повода для беспокойства в первые же минуты возвращения. — В его голосе я улавливаю предостережение.

Вместе со мной из клиники приезжает инструкция о том, что мне можно, а чего нельзя делать. Мне ни в коем случае нельзя нервничать. Я должна только отдыхать. Мне нужен свежий воздух. Мне не следует переутомляться или волноваться. Мне необходимо проводить время в таких мирных занятиях, как садоводство и цветоводство. Если я буду настаивать на том, чтобы взять в руки карандаш или кисть, мои творения требуют внимательного изучения, чтобы проследить, не обнаруживают ли они признаков нарушения у меня умственной деятельности. Мне разрешается принимать немногих избранных гостей и, если мое душевное состояние будет и дальше улучшаться, я могу совершать короткие прогулки сначала под наблюдением, а потом и самостоятельно. Детям, разумеется, разрешается видеть свою мать, но их следует удерживать от слишком тесной связи с ней, поскольку болезнь может вернуться в любую минуту.

Проходит целая неделя, прежде чем Джорджи решается подойти ко мне. Я терпеливо ждала его, давая ему возможность сделать первый шаг. Я сидела в своей гостиной, держа на коленях Лиллиан и читая ей сказки из красной книжки. Я знала, что он каждый вечер прячется за дверью, слушая мой голос, а вчера он даже осмелился подойти вплотную к самым дверям. И вот мое терпение вознаграждено. Я вижу, как он входит в комнату, сунув палец в рот, держась поближе к стенам, словно ему грозит опасность, если он рискнет пересечь комнату. В следующее мгновение он бросается ко мне, и вот он рядом, прижимается к моему боку.

— Ох, Джорджи, — говорю я ему, — я так тебя люблю!

Я работаю в саду, гуляю, играю со своими дорогими детьми, но пока мне разрешают лишь ненадолго видеться с ними перед завтраком и после полудня, во время вечернего чаепития. Артур уверяет меня, что если я и дальше буду поправляться такими же темпами, то смогу быть с ними столько, сколько захочу.

— Вот увидишь, ты еще будешь умолять Джейн, чтобы она забрала их у тебя, — улыбается он. Я смотрю на него и не могу провести знак равенства между этим любящим и нежным, хотя и чуточку отстраненным мужчиной и моим врагом, каким он был всего несколько месяцев назад. Я полагала, что мои душевные раны не заживут никогда, но теперь начинаю думать, что ошибалась.

Джорджи тайком пробирается ко мне в комнату. Осторожные взгляды, которые он то и дело бросает через плечо, и то, что он ходит на цыпочках, вызывают у меня смех. Но я перестаю смеяться, когда узнаю, что Джейн велела ему, прежде чем идти ко мне, обязательно известить ее об этом, иначе я снова могу заболеть и уехать. «Ты ведь не хочешь, чтобы из-за тебя твоя мамочка заболела, правда, Джорджи?» Он был озадачен: да-да, именно так он и сказал: