Мгновения волшебства - [2]

Однажды белым туманным днём король, нарядившись в свои фамильные доспехи, стряхнул паутину с трона и взобрался на него величаво, с видом истинного завоевателя. Никто из прохожих не обратил на это никакого внимания. Что простому рабочему люду до выходок всеми забытого короля?! И вот, сидя на своём троне, который принадлежал ему по праву, король с грустью смотрел на чёрно-белый город, устремляя свои мысли в далёкое забытое радужное прошлое.

— Ах, я ещё помню, как на солнышке блестела трава тем чудным переливом изумруда! И как приятно было наблюдать за проплывающими вдаль по бесконечному лазурному небосводу облаками, — вещал он неспешно и церемонно в толпу спешащих прохожих.

— Мои глаза ещё застали красную клубнику, они ещё помнят, как красива она в своей первозданной расцветке. Они помнят это так же отчетливо, как и кроваво-алые розы, и нежные голубые незабудки, и сиреневые фиалки, и наивно розовые орхидеи. Скажите, какой толк теперь в цветах? У них больше нет души, больше нет сути и естества. Они, точно жалкие тени самих себя, расцветают и увядают в полном забвении. Их аромат уже не манит так, как прежде, и не несёт в себе того дивного волшебства, которое, видимо, исчезло вместе с цветом и не вернётся больше никогда! — король под гнётом суровой правды склонил голову на плечо и тяжело прикрыл глаза. А открыв их вновь, был приятно поражён небольшой группкой слушателей у трона. Они сочувственно глядели на него и поощряли одобряющей улыбкой. А он был рад стараться:

— А помните ли вы весну? — он придал голосу важности, а взгляду томности: — Ту, настоящую, не эту! Когда всё оживало, пробуждалось, зеленело. И небо становилось синим-синим, и солнце, словно жёлтая монета, щедро лило свой золотистый свет. А осень? Осень, как палитра красок, была пестра и многогранна. Она была красива и утончённа, загадочна и сумасбродна. Её листва багрово-золотистым ковром украшала чёрную утомлённую зноем землю. Её небеса были серы и безмолвны. Но в этой безумной череде ярких цветов — её величие. А теперь что? Хоть весна, хоть лето — всё одно. Всё серо, пусто, бездыханно. Как затяжной хмурый декабрьский день.

Король умело гримасничал, изображая чувства от уныния до ярости, и благодарные слушатели, в чьих сердцах пробуждалось нечто трепетное и до боли знакомое, рукоплескали с восторгом и грустью в глазах. С тех пор, последний представитель коронованной династии считал своим долгом взбираться на трон каждое утро и, не жалея своего языка, вещать об ушедших, наполненных цветным изобилием годах. И всегда находились восторженные слушатели, готовые часами внимать его рассказам о фантастически прекрасном окрасе бабочек, о море с его зеленовато-голубой водой, о золотом песчаном береге, да и о радуге, в конце концов. Король упивался своими историями о невероятно ярких, сочных цветах, что некогда заполняли весь город. Его глаза неистово сияли при громких нареканьях на чёрно-белую пустую жизнь:

— Ведь разве можно продолжать жить, как прежде, когда утратил все краски? И разве это не одно и то же, как вмиг потерять самого себя?

Люди громко рукоплескали, и это была настоящая услада для ушей короля. Он купался в заинтересованных взглядах, адресованных его личности, самозабвенно, как измождённый путник в оазисе. Не забывая при этом кидать тень недовольства и печали на усталое лицо. Слушатели верили ему, любили его воспоминания и жаждали его рассказов. Пожалуй, этот лишённый ярких цветов час был лучшим временем в жизни несостоявшегося правителя. И каждое утро, перед тем как занять своё место на троне, король прогуливался улицами сонного чёрно-белого города, черпая из его монохромности вдохновение и сюжеты для новых историй. Он знал, что стоит ему сесть на трон, как возле него соберется несколько десятков уставших от однотонности горожан. А значит, всё в его жизни не зря, значит он, как и его именитые предки, достоин фамильных доспехов, увешанных орденами.

Как-то раз король, откланявшись благодарной публике, решил немного повременить с уходом домой и насладиться прекрасной белоснежной луной, которая, конечно, не могла бы сравниться с той луной из его ярких воспоминаний, но всё же была недурна собой. Он долго и вдумчиво глядел в небо и ощущал непривычный для его организма прилив счастья, который бил тёплым ключом и наполнял собой всё тело. Глаза прикрылись от наслаждения, а уста приоткрылись. Именно в тот момент, когда удовольствие от ощущения собственной значимости почти достигло своего апогея, короля потревожил какой-то шум. Звуки были настойчиво нахальными и отдалённо напоминали треск льда. Король огляделся, но впотьмах ничего не смог разглядеть. Белоснежная луна всё так же зазывно сияла, однако любоваться ею уже не было никакого настроения. Настроение словно сдуло ветром и не оставалось ничего, как отправиться спать.

А утром, едва рассвело, король вновь пришёл к своему трону и, точно чуя неладное, внимательно осмотрел его. Так и есть: трон стоял слегка косо, словно под наклоном, а под его правой передней ножкой немного приподнялась плита. Король склонился пониже и обомлел от удивления — на стыке двух чёрных мраморных плит пробивался крошечный цветок, уже было видно его нежный, ещё нераспустившийся бутон, который, как чудо среди буйства обыденности, переливался всеми цветами забытой радуги. Он и ахнуть не успел, как прохожие тоже заметили это чудо и столпились вокруг едва проросшего цветка. Толпа гудела, охала и ахала, дивилась и ликовала. Прославляла Бога и высшие силы. А главное, никакого внимания не обращала ни на короля, ни на его блестящие доспехи. И уж точно, сегодня никого не могли заинтересовать красочные воспоминания несостоявшегося правителя, когда олицетворение всех этих рассказов созревало прямо на глазах присутствующих под тяжёлыми, толстыми плитами старого чёрно-белого города.