Мгновения. Рассказы - [66]
На миг, как в малярийном бреду, почудилось, – возникла около быков клинообразная фигура Бендрика, ухмылка растягивала его рот, он сказал что-то, указав на копны, на мои вилы, потом попробовал вырвать их у меня из рук, но я с непонятной яростью прохрипел: «Уходи!» – и отрицательно замотал головой, вонзая вилы в копну.
Больше никто ко мне не подходил. Я уже не знал, что происходит со мной: может, это был выплеск мальчишеского самолюбия, неистовость озлобления на собственное бессилие, разрушавшее все, связанное с той открытой зимой московской форточкой…
Нагружая арбу, я не заметил наступления полудня, самого нестерпимого времени, когда все, прокаленное до каждого колоска, замирает в степи, задушенное пекущим солнцем, текучим с неба маревом. Мне показалось: перестали скрипеть арбы, доноситься голоса из-за рядов копен, обморочно звенел пульсирующий ток крови в висках.
Раз, оглянувшись, я увидел в отдалении сложенную на одну треть скирду, стоявшие арбы с полегшими на стерню быками, увидел под скирдой в жиденькой тени разворачивающих свои узелки с едой скирдовщиков – и отвернулся: они смотрели в мою сторону, разбивая о крепкие локти куриные яйца, и переговаривались между собой.
Когда же, наверно через час, я наконец нагрузил арбу так, как нагружали они, выросшие в степи парни, ноги почти не держали меня, стук сердца отдавался в ушах, я точно оглох. Я обтер размытую пыль с лица, подошел к быкам, по-прежнему с рабьей тупостью однообразно жующим в облаке мух и слепней, и, чувствуя пылающие мозоли на ладонях, взялся за мокрый от бычьей слюны налыгач, из последней силы потянул его.
Быки пошли, арба взвизгнула, заскрипела и тронулась, переваливаясь под тяжестью нагруженных копен. Я вел арбу к скирде, я старался ступать твердо по стерне – шел навстречу взглядам парней, ощущая их внимание на себе. Уже безобразно были изодраны стерней мои парусиновые туфли и стали бурыми от пыли прилипшие к ногам расклешенные щегольские брюки. Не брюк мне сейчас было не жалко, не жалко было и удобных туфель, которые я утром старательно почистил зубным порошком.
Я шел, всхлипывая от изнеможения, представлял, что думали обо мне скирдовщики, и испытывал такое унижение, какого не испытывал ни разу в жизни. В то время как каждый из них нагрузил по четыре арбы до полудня, я с величайшим трудом нагрузил одну – и выбился из сил вконец.
Они сидели под скирдой, грызли молча огурцы, наблюдали за мной со следящим вниманием пришедших на казнь.
– Ну? – лениво спросил Бендрик, сощурясь, и с хохотком подмигнул парням: – Понял, чем белая булка пахнет, москвич? Чи нет? Сядь, огурца пожуй. Потом робить будем.
– Принимай! – сквозь зубы выговорил я, готовый уже на все, лишь бы скорее, скорее уйти из-под этого насмешливого внимания, будто раздевающего меня с ног до головы.
Я остановил быков возле скирды и ожидал, кусая губы. Бендрик не без удивления сплюнул, выругался, окинул меня дерзкими степными глазами, затем неохотно влез по лесенке на скирду, крикнул оттуда:
– Подавай, ну?
Пытаясь не глядеть на парней, я с усилием взобрался на арбу, потоптался на пружинящих копнах и, поддев вилами, метнул Бендрику на скирду ворох пшеницы, обдавшей меня душной пылью.
В тот же момент арба дернулась, рванулась, край скирды колюче ударил в бок, окорябало щеку и локоть, на секунду мелькнуло надо мной измененное лицо Бендрика, и вместе с копнами, еще не понимая, я стал проваливаться, падать вниз. Копны пшеницы, валящиеся с арбы, смягчили удар о землю, я ощутил всем телом и руками иголки стерни под собой и, задыхаясь, вскочил, увидел свою арбу, притертую к изуродованной скирде, рассыпанные копны под ней, сметенные, срезанные столкновением. Мои быки с неумолимой одержимостью все тянули арбу, прижимались к скирде, осыпанные пшеницей, мотали головами, терлись о нее, видимо, так отгоняя слепней и мух, чесались мордами с упорством, слюна свисала с их губ, моталась тягучими волокнами.
И тогда, выбираясь из ворохов сваленной с арбы пшеницы, я почувствовал, что заплачу от отчаяния. Все, что мог я сделать и наконец сделал адским напряжением, было в одно мгновение уничтожено быками, лежало бесформенной горой на земле.
Человек может быть смешон и в бессилии. Это страшно тем, что смех других представляется в ту минуту противоестественным, унижающим надругательством. В каком-то беспамятстве защиты, с одним желанием не слышать этот смех я срывающимся голосом крикнул что-то им и, не видя их лица, вскочил на арбу и начал вилами бить по костлявым задам быков, по-прежнему тершихся головами о скирду. Во мне рвалась одна мысль: скорее уехать, скорее отдалиться от этой скирды, от чудовищного смеха, опозорившего меня.
Арба отдалялась от скирды, быки затрусили по стерне мимо копен, а казалось, что они лениво, тупо шагали, непослушные мне. И тут я откинул в арбу вилы, сорвал с себя ремень и начал полосовать морской пряжкой по бычьим кострецам, уже плохо соображая, зачем заставлял их бежать, что было не свойственно их природе.
У крайних копен быки стали, а я, крича что-то, все полосовал их ремнем, слыша костяной удар пряжки, но они стояли как вкопанные, тяжко сопя. И я увидел кровяные подтеки на их задах. Я опомнился и, боясь, что в тот миг разорвется мое сердце, уронил ремень, спрыгнул с арбы, кинулся к быкам, загнанно поводившим боками, и, гладя исступленно их потные морды с огромными, налитыми кровью, глазами, размазывая руками их клейкую слюну, шептал взахлеб, с неумолимой нежностью просящего прощения истязателя:
Роман многопланов, многопроблемен, является одновременно и военным и психологическим, и философским и политическим, понимает ряд социально-философских проблем, связанных с мучительным исканием своего «берега», который определяет нравственную жизнь человека.
Свой первый бой лейтенант, известный писатель Юрий Бондарев принял на Сталинградском фронте, переломном этапе Второй мировой войны. «Горячий снег» зимы 1942–1943 гг. вобрал в себя не только победу, но и горькую правду о войне, где «бытие становится лицом к лицу с небытием».
В романе «Тишина» рассказывается о том, как вступали в мирную жизнь бывшие фронтовики, два молодых человека, друзья детства. Они напряженно ищут свое место в жизни. Действие романа развертывается в послевоенные годы, в обстоятельствах драматических, которые являются для главных персонажей произведения, вчерашних фронтовиков, еще одним, после испытания огнем, испытанием на «прочность» душевных и нравственных сил.
Автор, Бондарев Юрий Васильевич, на основе подлинных исторических событий, исследует и раскрывает их воздействие и влияние на формирование типа личности и качества жизни.В романе «Бермудский треугольник» описываются драматические события в России в постсоветский период начала 1990-х годов, повествуется о сложной судьбе литературных героев, переживших крайние стрессовые ситуации на грани жизни и смерти и изменивших свои жизненные помыслы, цели и отношения в обществе.Особенно ярко раскрываются нравственные позиции и мужество главного героя Андрея Демидова в противоречиях и отношениях его с деятелями системы власти и ее охранников, стремящихся любыми средствами лишить его всех материальных и духовных основ жизни.В романе четко прослеживаются жизненные позиции автора.
Повесть «Батальоны просят огня» опубликована в 1957 году. Эта книга, как и последующие, словно бы логически продолжающие «Батальоны…», – «Последние залпы», «Тишина» и «Двое» – принесла автору их Юрию Бондареву широкую известность и признание читателей. Каждое из этих произведений становилось событием в литературной жизни, каждое вызывало оживленную дискуссию. Книги эти переведены на многие языки мира, выдержали более шестидесяти изданий.Военная литература у нас довольно обширна, дань военной тематике отдали многие выдающиеся писатели.
В романе Юрия Бондарева рассказывается об интеллигенции 70-х годов. Автор прослеживает судьбы героев с довоенного времени, в повествовании много возвращений в прошлое. Такая композиция позволяет выявить характеры героев во времени и показать время в характерах героев. Основная мысль романа: поиск и познание самого себя, поиск смысла жизни во всех ее противоречиях.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.