Мгновения Амелии - [73]

– Я решил, что ты передумала. – Его голос тверд, как мост, нависший над разлившейся рекой. – Ты звонила, чтобы сказать им…

– Нет, я не могу, – лгу я, глазами умоляя понять меня. – Я должна уехать.

На его лице поочередно сменяются выражение неверия, злости, боли и снова злости. Даже сейчас я не могу не удивиться, почему решила, что Нолан менее обворожителен в жизни, если не похож на себя с портретного снимка. Я пробегаю взглядом с его головы до длинных пальцев и с легкостью представляю, как они перебирают мои волосы так же ловко, как и пишут «Хроники». Будучи не сжатыми в кулаки, его руки висят по бокам, свободно и отстраненно.

Кажется, что он сгорает изнутри, не теряя своей красоты; однако я заставляю себя не замечать этого, ведь иначе точно останусь.

– После рассказа о сестрах, – выдыхает он. – После этого утра. После ярмарки и фотографий? После всего, что я говорил, ты решила делать то, что за тебя решили?

Вокруг начинают суетиться посетители, желающие отобедать, и для них мы, должно быть, представляем то еще зрелище. Нас окружают злобные перешептывания и неверно истолкованные эмоции, скользящие между нами, как ядовитые змеи.

Валери обменивается с Алексом взглядами, но под пристальным взором Нолана я не могу посмотреть на них.

Я не ошиблась: лес в его глазах потух. Я не ошиблась: он что-то скрывал. Но под его взглядом я осознаю то, чего не понимала несколько дней назад. Нолан не только себя прячет от мира. Его сестры и семья спрятаны за защитными ветвями деревьев, вдалеке от любопытных людей, которые могут опорочить память о них и ради интереса выискивать слабые места в «Орманских хрониках». Нолан возвел стену из шипов, скрывающую любой намек на ранимость; только вот прошлой ночью по его желанию шипы исчезли, открыв мне доступ в его внутренний мир. А сегодня утром Нолан впустил меня в свою душу.

Теперь же я предаю его, отмахиваясь от увиденного.

Нолан не сможет меня простить. Я отвожу взгляд, поворачиваюсь к Валери и предоставляю ему еще один повод возненавидеть меня.

– Мне нужно собрать вещи.

– Схожу с тобой, – говорит она, ничего не выражающим голосом.

Я не смотрю на Нолана.

В лифте меня удивляет молчание Валери. Я считала ее лучшим кандидатом на роль неземного ангела-хранителя, любезной морщинистой феей-крестной, чьи помощники в образе книг и нотных листов укажут мне судьбу. Но в момент, когда могла бы дать совет, Валери молчит, сосредоточившись на длинных запутанных ожерельях. Неожиданно играющая из колонок фортепианная музыка невероятно раздражает меня.

Валери вставляет ключ в замочную скважину, и я слышу собственный вопрос:

– Ты ничего не скажешь?

Она наклоняет голову и, не провернув ключ до полного оборота, обращает на меня взор.

– Что ты хотела бы услышать? – Меня переполняет злость. Неземные хранители должны давать ответы, а не задавать вопросы. Я не отвечаю, и Валери продолжает: – Дорогая, пожалуй, ты на распутье. И ни в этом, ни в каком-либо другом мире нет человека, который бы принял за тебя решение.

– Вот и все? Это ваш мудрый совет? У меня есть два выбора, а вы ничем не поможете?

Она проворачивает ключ, открывает дверь, и мы заходим в гостевую комнату. Валери обращается ко мне, когда я дрожащими руками открываю сумку.

– В двадцать один год, на третьем курсе обучения в университете, я вышла замуж. Мы встретились во время его выступления в опере, на котором я аккомпанировала на фортепиано, чтобы сдать экзамен. Он замечательно отыграл, а потом поехал продавать альбомы и выступать по всему миру. – Она вздыхает и закрывает глаза, пытаясь добраться до точных воспоминаний из ненадежного прошлого, которое живет в нашем разуме. – Мы объездили весь мир. Попробовали всевозможные блюда, потому что он всегда говорил, что оперные певцы не должны быть худыми.

Внутри меня все сжимается, ведь я отчаянно хочу попутешествовать по миру с Ноланом, вот только нахожусь в заточении. Я должна крепко стоять на ногах. Поэтому обращаю все свое внимание на сбор вещей в большую спортивную сумку.

– В тридцать два я стала вдовой, – продолжает Валери, словно рассказывает лекцию по истории, которая нисколько не раздирает ее изнутри. – Он умер во сне. От аневризмы сосудов головного мозга произошел инсульт. Все произошло очень быстро, и ему было невозможно помочь. Такое крайне несвойственно людям его возраста, но что случилось, то случилось. Все мы когда-то становимся жертвами маловероятных статистик. К тому времени мы накопили много денег, которых хватило бы и мне, и нашему сыну Александру до конца моих дней в нашем громадном доме в огромном городе. Знаешь, я же сирота, а семье Джорджа было наплевать, что я не принадлежу к светским кругам.

Я молчу, хотя все мне кажется абсурдным.

– Амелия, я бы могла спрятаться, ведь средства позволяют это сделать. Он позволяет тебе спрятаться от всего, что причиняет тебе боль или напоминает о ней. Если ты, правда, хочешь укрыться, то с легкостью это сделаешь, потому что мир необъятен и опасности не будут поджидать тебя на каждом углу. Я хотела встретиться с болью лицом к лицу, получить новые раны и заживить старые. Хотела, чтобы Джордж знал, что я продолжила жить ради него и вела такой образ жизни, который его бы только порадовал, потому что он бы никогда не связал меня. Я открыла магазин, чтобы выставить на продажу наши великие увлечения, книги и музыку, и продолжать дарить людям возможность играть на фортепиано. Мне не всегда было легко, но я и не стремилась к беззаботной и спокойной жизни, которую после смерти Джорджа выбрали бы многие. Я бы ее не вынесла.