Мгла - [39]

— Ты в курсе, что эти прекрасные здания построили заключенные?

— Это же не умаляет их красоты.

— Но о счастье говорить как-то неуместно, тебе не кажется?

— Я знаю, все это на костях, но смотрю в будущее с оптимизмом. Когда-нибудь мы станем богатыми и счастливыми. Тебе нравится здесь?

— Нравится. Только у меня другие ассоциации. Когда я вижу такую архитектуру, я невольно думаю о египетских пирамидах, которые построили рабы. — Она высвободила руку из его ладони и взяла его под руку. — Но, конечно же, это очень красиво и монументально. Я бы хотела поездить по миру и сравнить, как у них.

— Ты нигде не была?

— В Турции и Египте. Но кроме моря и пирамид ничего не видела. Я хочу побывать в Европе, в Америке, в Азии. А где был ты?

— Много где. — Он сказал это спокойно, без тени бахвальства, устремив вперед прищуренные от солнца глаза.

— Везет! — ей понравилось, как он это сказал, она засмотрелась на его мужественный профиль.

— Везенье здесь не причем. Нужны лишь деньги и время.

Они повернули на улицу Академика Самарского и пошли к Менделеевской. Слева как пирамида Хеопса, стояла высотка.

— Где тебе понравилось? — спросила она.

— Везде найдется что посмотреть. Наши ездят только на море. Дай нам море, бар с напитками и шезлонг и нам больше ничего не надо.

— Неправда!

— Таких много. Им неинтересно, как живут люди, чем, какие у них города. Если город, то только Париж, Лондон или Нью-Йорк. А многие ли были в Будапеште? Какая там архитектура! У нас если Голландия, то Красные фонари, а посмотреть страну — она вся-то не больше Московской области, — а как игрушка, там даже природа сделана руками человека. Вся страна — творение рук человеческих. Да что далеко ходить — как прекрасен Киев!

— Почему всем нравится Париж?

— Париж — великий город, может, это самый прекрасный город в мире, но прекрасен не только Париж, вся Франция прекрасна, и чем южнее, тем прекрасней.

— Понятно, отдыхать ты предпочитаешь заграницей.

— Я не предпочитаю заграницу, я отдаю ей должное.

— А где ты был в России?

— Питер, Карелия, Золотое Кольцо, Урал, Кавказ, Черное море, само собой. Но еще больше мест, где я не был, но хочу побывать.

— Например?

— Например, на Алтае, на Байкале, на Крайнем Севере, на Камчатке.

Они прошли перед зданием МГУ и повернули обратно. Фигурки студентов тонули в просторе площади.

— Где тебе понравилось в России?

— Везде, кроме Москвы.

— Почему такая нелюбовь к родному городу?

— Москва всегда была патриархальной, и должна была такой остаться. Из нее нельзя делать мегаполис, она перестанет быть Москвой.

— Но когда строились эти здания, — Ольга показала на университет, — они тоже не отражали дух Москвы.

— Они отражали нас, чем мы тогда жили.

— Ну и чем же?

— Мы строили коммунизм.

— Коммунизм — утопия.

— Но мы в нее верили. А Москва-Сити что отражает? Лондон? Йокогаму? Все это чужое нам. Стекло и бетон до неба — символ власти денег.

— Так строят сейчас по всему миру.

— Заложите новый город и постройте в духе времени, если так надо. А Москву надо было оставить в покое. Как Питер. Но теперь уже поздно об этом говорить. Питеру повезло, он остался самим собой.

— Ты пессимист.

— Нет!

Он перебежал с тротуара на площадь, распластал руки и задрал лицо вверх.

— Как же здорово! Здо-ро-во!! — крикнул он.

Несколько парней и девушек обернулись в их сторону. Зудин сиял улыбкой.

— А ты говоришь — пессимист. Тебе не хочется порадоваться со мной на пару?

— Я не проявляю радость так бурно, — пробормотала она. — На нас смотрят.

— Ну и что. Мне так хорошо, что я не могу держать это в себе.

— Тебе всегда здесь так хорошо?

— С тобой — особенно…

Он посмотрел на нее с каким-то мальчишеским задором, подбежал, подхватил на руки и закрутил.

— Что ты делаешь? — крикнула она.

Он остановился, чмокнул ее в щеку, посмотрел в ее распахнутые от удивления глаза и поцеловал в губы. Он ждал ответного движения, но она сжала рот. Он снова закружил ее, понес по тротуару, вытянув вперед счастливое лицо. Потом неожиданно свернул в сторону и понес под яблонями, утопая во влажной земле. Она сдавила его шею, словно он нес ее через реку.

— Ты куда?

— Сейчас, подожди…

Ее тело сводило его с ума, упруго-податливое, тяжелое, но его рукам было не тяжело. Он чувствовал, как оно одновременно и боится и хочет его рук. Она задыхалась, смотрела на него, не мигая, а в стеклах очков плясали озорные блики. Он поставил ее под яблоней, покрытой бледными, едва распустившимися листочками.

— Ты… чего?.. — она искала ответа в его глазах.

— Тихо… — прошептал он.

Он взял ее за плечи и хотел поцеловать, но она отвернулась, и так стояла перед ним, стремясь к нему грудью и пряча лицо. Он погладил ее по спине, по талии, положил руку на попу и поцеловал в шею. Она вздрогнула, задышала, и он стал осыпать ее поцелуями, плечо, шею, щеку, подбираясь к губам. Она снова дернулась, на этот раз сильней, он хотел удержать ее, но ударился о сук. Она отбежала на несколько шагов и смотрела на него, испуганная как лань. Он тер ушибленное место и улыбался.

— Сумасшедшая!

Она не могла унять дыхание, ее волосы растрепались и упали на плечи. Она была похожа на необъезженную кобылицу, длинноногую, крутобокую, с вздыбленной гривой. Он подошел и протянул руку. Она хотела не даться, но он схватил ее за плечи, прижал к себе и стал искать губами ее лицо. Она крутила головой, пыталась вырваться, но не кричала.