, и он использует довольно грубые способы их блокировки. Я бы предположил, что алкоголь как способ защиты, как способ снятия стресса находится не в рамках его силовых линий, не в рамках его собственных черт конституции, а просто Степан использует первое попавшееся средство. Дальше, я бы обратил внимание на то, что он сочетает в себе некоторые полярные качества. С одной стороны, он гибок и пластичен, легко двигается, легко перестраивается к предлагаемым ему вариантам. А с другой стороны, человек упрямый и в чем-то очень настойчивый, которого, если он что-то решил, трудно переубедить. С этим отчасти связано то явление, которое он называет колитом: сжимание такой манжетки, задержание в себе, отсутствие легкого контакта с окружающим. Потому что при его тонкой конституции необходимо, скажем, два часа для того, чтобы переработать свои впечатления и напряжения, чтобы об этом думать, вспоминать, принимать какие-то решения. Если Степан блокирует в себе возможность переработки впечатлений, он не может от них избавиться. Мерцание как гипотеза может восприниматься в качестве попытки протолкнуть через себя пищу, информацию, энергию. Можно даже предположить, что маленькие тревожные неотреагированные чувства, которые бродят у него в сознании после прошедшей ситуации, – это аналог удерживаемых шлаков. Степан говорит, что использовал алкоголь для снятия стресса, а потом легко отказался от него. Можно сделать вывод, что алкоголь сам по себе для него не важен, а выполняет для него некую функцию, которая могла бы замещаться чем-то иным. В некоторых случаях эта функция может замещаться антидепрессантом или транквилизатором, способом переработки своих впечатлений, творческим началом, которое дает возможность найти, подобно Прусту, «утраченное время». Кто-то может писать стихи и тем самым создавать некий поток движения отдельных мерцающих впечатлений, вспыхивающих и погасающих, и эти мерцающие впечатления ложатся на некий законченный текст, на готовую структуру. И тогда удовлетворение отдельных вспыхивающих, с трудом погасающих импульсов, впечатлений или частичек пищи делает ненужными мерцания на другом уровне, на уровне телесном, на уровне различных маленьких движений тела, на уровне сердечных мерцаний. Иными словами, требуется определенная гармонизация. Далее я бы предположил наличие нескольких состояний у Степана. Во-первых, состояние, которое Степан не любит, – состояние расслабленности и опущенности. Когда он чувствует себя, как сдутый мяч. Когда он вялый, немножко капризный, немножко раздражительный, и все его задевает. Ему кажется, что этого состояния нужно как-то избегать. Хотя оно очень терапевтично для него, и его нужно развивать. Во-вторых, я бы выделил состояние, наступающее в тот момент, когда он входит в рабочий ритм, чувствует себя эдаким прыгающим мячом… Как бы манекеном, знающим, что нужно делать… Ему это все, может быть, и не очень интересно, но он знает, что нужно делать, и легко с этим справляется. Он двигается, легко поворачивается в этой ситуации, ему кажется, что в таком состоянии он находится в хорошем тонусе – «при деле». Дальше, я выделил бы третье состояние, при котором он видит ситуацию со стороны. В этот момент Степан смотрит на других людей, на происходящее как на шахматную доску или на карту, и при этом отстранен; ему кажется, он мало в этот момент чувствует, ему скучно или даже холодно. Может быть, даже неинтересно. Есть еще и другие состояния, но сейчас не будем углубляться в это. Вопрос, который сейчас стоит перед нами: «Как сделать так, чтобы не застывать ни в одном из перечисленных состояний?» Как сделать так, чтобы можно было легко выйти из рабочего ритма, в котором Степан совершает разные повороты и движения, как перейти в другое состояние? Как из состояния вялости и разболтанности перейти к чему-то приятному, но при этом не переутомляться?
(Обращаясь к Степану) Есть еще какие-нибудь состояния, которые вы сами хотели бы добавить? Ведь все это – мои гипотезы…
Степан: Ну, все примерно так и есть, как вы говорите.
Терапевт: Я полагаю, что эти состояния нужно не снимать, а развивать, модифицировать. Например, возьмем состояние вялости, капризности, разболтанности, спущенного мяча. Я думаю, что это состояние очень важное. Надо научиться принимать себя в таком капризничающем состоянии. Например, найти особые способы почувствовать себя барином, лежащим в халате на диване, которому все не так. Лежать, переменить позу, как-то иначе развалиться, по-другому сесть (Степан: Я уже почувствовал…), ноги вытянуть, почесаться, залезть в теплую ванну, в этой теплой ванной полежать, это тоже дает телу возможность отпуститься, распустить здесь такие зажимы (Терапевт трогает клиента за запястье, локоть и плечо, показывая, где зажимы), распустить тесемочки, расплыться, позволить себе на время выйти из боевого, бодрого, активного состояния. Накопить в себе состояние вялости, научиться вызывать его сознательно, инструментально, упражнять свою способность быть вялым. И тогда, «раз я могу так разнообразно, используя свой ум, свои чувства, расплыться», будет легче поверить в то, что «я, когда мне будет нужно, вот так же, шаг за шагом, смогу и собраться». «Мне не нужно будет резко себя собирать, мне не нужно будет делать из себя куклу, марионетку, робота, чтобы выполнять рабочие обязанности; я не буду бояться того, что если я, не дай Бог, расслаблюсь, то меня поймают и обвинят в том, что я расслабился, что я играю чужую роль, что я на самом деле не такой уж и активный». Прорабатывание капризного, вялого, несогласованного состояния очень важно. В сказке героя разрубают на части, и он остается в таком состоянии до тех пор, пока его не польют сначала мертвой, а потом живой водой. И в разъединенном состоянии каждая часть делает то, что она хочет. Правая рука чешется, левая нога вытягивается, и чем больше позволишь себе распасться на части, чем меньше требуешь от себя быть цельным, быть единым, жить по какой-то схеме, тем лучше. Это вот и есть тот настоящий отдых. Можно развить в себе поэтическую наблюдательность. Вот идешь себе по улице и смотришь вокруг: то обратишь внимание, как свет струится, а то почувствуешь всей своей кожей
