Между верой и любовью - [9]

По вечерам, во время отдыха, вместо того, чтобы по своему обыкновению сесть у стены в тени развесистых деревьев и наблюдать как последние солнечные лучи золотым заревом разливаются по облакам, он старался затеряться в толпе шумных однокашников и утопить в их веселом гаме тоску, которая, словно тонкий аромат розы на ветру, глубоко проникала в его душу.

Во время вечерней службы он даже боялся поднять глаза на прихожанок, а по утрам, когда просыпался под звуки хора и слышал среди множества голосов тот самый, так напоминавший ему о Маргарите, закрывал ладонями уши.

Ночью же, когда по обыкновению образ Маргариты являлся ему во сне, он просыпался, осенял себя крестным знамением и на коленях молил Господа помочь ему преодолеть это искушение.

Но напрасно он закрывал уши, тщетно пытался заслониться от мыслей о Маргарите. Как могло это помочь ему, если ее светлый образ, подобно свету одинокой свечи в часовне, не угасавшей ни на минуту, теплился в его душе.

Попытки забыть Маргариту были лишь напрасной тратой времени. С каждым днем все более пленительная, она являлась к нему во снах подобно светлому ангелу.

Однако Эугенио исполнил все предписанные ему посты и послушания и через неделю должен был, встав на колени перед исповедником, облегчить свою душу исповедью. И кого еще он мог выбрать своим исповедником, как не самого ректора, знавшего уже так много о его внутреннем мире?

С самым искренним раскаянием Эугенио исповедался в своих грехах, признавшись во всех муках, испытуемых в попытках изгнать из своего сердца образ любимой. Святой отец воодушевил его своим добросердечием, призвал продолжить праведную в глазах Всевышнего борьбу со своей слабостью и наказал желать прощения и ниспослания блаженной благодати, с помощью которой он и добился бы полной победы над своими греховными помыслами. Священник также напомнил мальчику, что, по-видимому, образ Маргариты, являющийся ему, отличен от образа той маленькой девочки, которой она была когда-то, и что это злой дух принимает ее облик и является ему, чтобы ослабить его веру и сбить его с верного пути подобно тому, как он сбил с верного пути первых людей, явившись Еве в образе змия, подтолкнувшего ее ослушаться воли Господа и тем самым навсегда лишить человечество вечного Рая.

Он наказал Эугенио беспрестанно трудиться как душой, так и телом, быть активным даже во время, отведенное на отдых, учиться вдвое усерднее и, главное, без устали молиться и каяться в ночные часы.

Ученик со всем усердиям внимал словам учителя, полный желания тут же приступить к их исполнению.

Но самое глубокое впечатление на него произвело сравнение со змием. Он вспомнил о том давнем случае на фазенде, когда змея обвилась вокруг Маргариты, вспомнил слова своей матери о змие, искусившим Еву, и ужаснулся.

Страшные предположения сеньоры Антунес словно бы начали исполняться, и ужасный страх овладел душой Эугенио.

Он с точностью следовал наказам ректора, не давая ни минуты отдыха своему телу, с рвением отдался учению, а после занятий брался за книги, которые рекомендовали ему наставники. Устав, вместо того, чтобы отдохнуть, он зажигал лампаду и молился до глубокой ночи, а когда гасил ее, еще долго стоял на коленях, продолжая молиться, пока неминуемый сон не настигал его.

Через некоторое время такого существования Эугенио исхудал и сник. Его большие голубые глаза были тусклы, и бледнота не сходила с его осунувшегося лица. Шестнадцатилетний подросток был больше похож на старика, готового сойти в могилу.

Суровые телесные лишения не могли не отложить след на его разуме и душе. Дух его, когда-то экзальтированный, резвый и живой, после затяжной борьбы с самим собой ослабел от усталости, поник и смирился. Трепетная чувственность покинула Эугенио, улетучилась, оставив после себя лишь холод, угрюмость и печаль. Его живое воображение, порхавшее, словно бабочка среди цветущих полей, обожглось в огне свечи, у которой он молился долгими ночами.

Весь его характер изменился. Мальчик, когда-то мягкий, любезный и, несмотря на свою меланхоличность, общительный, превратился в сухого, холодного, недоверчивого и угрюмого затворника. Он не спеша, с низко опущенной головой мягко ступал по коридорам, словно приведение. Взгляд его потух и утерял свой живительный блеск, так присущий ему в юные годы.

Но чтобы забыть Маргариту следовало умертвить свою плоть, притупить все чувства и иссушить сердце. И Эугенио не дрогнул перед этой необходимостью. С огромным трудом, ценой бессонных ночей и неустанных молитв, продолжительным, изнуряющим постом, притупившим его чувственность, он добился того, что образ Маргариты, разбившись о скалы холода и аскетизма, поблек в его воображении. Ее ангельский лик гаснул в его воспоминаниях подобно свету свечи, затухающей в давно заброшенном святилище и бросающей лишь слабый, холодный отблеск на окрестные руины, озаряя их подобно свету далекой, холодной звезды — уже почти не видимой за грозовыми облаками.

Вот так этот обманчивый фанатизм, доведенный до исступления, сподвиг его на жестокую, немыслимую и разрушительную борьбу с самим собой, однажды чуть не погубившую его.