Между верой и любовью - [24]

— Сеньор Эугенио, — начал святой отец, стоило ему переступить порог, — я только что получил письмо от твоего отца, где он сообщает важную новость. Я уверен, что ты сможешь принять эту весть с достоинством, как и подобает мужчине.

— Это касается моих родителей? — Эугенио трудно было сдержать беспокойство.

— Нет, нет, с ними все хорошо, они живы и здоровы, слава Богу. Тут другое…

— Маргарита? — вскричал Эугенио и тут же смущенно замолк.

— Да, дело в этой девушке, выросшей в доме твоих родителей, подруге твоего детства. Она, как пишет твой отец… — священник помедлил, словно подбирая подходящие слова.

— Что с ней? — Эугенио мертвецки побледнел.

— Она… Она, мой друг, вышла замуж.

Оглушенный этой новостью, как будто его ударила молния, Эугенио смог лишь пробормотать трясущимися губами:

— Вышла замуж… Ах… Хорошо…

Ректор напомнил ему о пламени, бушевавшем в его сердце и только-только затухшем, обнажив тем самым затянувшуюся и вот снова начавшую кровоточить рану. У Эугенио закружилась голова, ноги ослабели, и ему пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Напрасно пытался он казаться спокойным, не показывать охватившее его волнение.

Ректор, заметив замешательство семинариста, не сильно встревожился на этот счет. Повидав столько страстей и человеческих слабостей, он предвидел именно такую реакцию, но был уверен, что это последнее страдание, выпавшее на долю его подопечного. Пережив его, он поймет, как мимолетны и изменчивы земные привязанности, и этот горький опыт научит его противостоять последующим искушениям.

— Маргарита!.. Вышла замуж!.. — словно в бреду восклицал Эугенио, заходя в свою комнату, тяжело дыша и зажимая голову трясущимися руками. — Кто бы мог подумать?.. Как легко она забыла меня, а я столько лет тщетно пытаюсь стереть из памяти ее образ и посвятить себя Господу… Постом, раскаянием и лишениями я истязал свое тело, душу и разум, но так и не смог побороть огонь внутри себя… Не смог… Но это моя ошибка, только моя. Теперь я убедился в этом. Она наслаждается жизнью с другим в то время как я все эти годы жил в мучениях вдали от нее… Маргарита!.. Что ты наделала!? Ах, ты и в самом деле оказалась коварным змием, губы твои источали смертельный яд… Адский огонь горел в твоих глазах, ты обещала мне рай земной, который на самом деле оказался адом, да и разве существовал для меня рай без тебя? Я бы шел за тобой по самым сухим пустыням, как Адам шел за Евой, с радостью принял бы любые лишения, лишь ты была рядом, лишь бы твое сердце билось рядом с моим… Боже мой! Я пренебрег истинными ценностями, следуя за химерической тенью… А теперь я остался один на один с собой, и гореть мне в аду! Господи, прости меня грешного!..

Отчаяние и ревность разрывали сердце юноши. Любовь к Маргарите, сдерживаемая целомудрием, такая трепетная и чистая, в какой-то миг стала чувственной и плотской. Страсть, которую могла бы в эти минуты испытывать Маргарита к своему мужу, отдавалась в нем жаром и сладострастием. Демон ревности с обжигающим факелом в руке иссушал его кровь огнем похоти и вожделения. Снова и снова с болью вспоминал он красоту Маргариты, ее влажные алые губы, с которых слетали жаркие поцелуи, чувственную грудь, подернутые томной нежностью глаза, легкое дыхание, благоухающее розой, — все эти сокровища, от которых целомудрие предостерегало его и перед которыми даже скромные фантазии мальчика отступали, страшась осквернения, все эти сокровища всплыли сейчас перед его глазами в самых живых красках и подстегивали его чувственность, обрекая его на танталовы муки. Все, что он навсегда утерял, стало благодатной почвой для самых страстных его желаний и самой лютой ненависти к тому, кого предпочла Маргарита.

Да, странно устроен человек… Эугенио прилагал немало усилий для того, чтобы вырвать из своего сердца, забыть Маргариту, и в то же время мечтал, чтобы она все еще любила его и страдала. И если бы она умерла от тоски, то стала бы ангелом, вознесшимся в небо, а сегодня, в объятиях другого, она, была лишь змием, тянущим его в ад.

Несколько тяжелых дней и ночей провел Эугенио в волнении, граничившим почти что с бредом. То его разум затмевала мысль о самоубийстве, то он думал о мести, вслед за этим винил себя в предательстве Маргариты, мечтал упасть перед ней на колени, омыть ноги ее слезами и просить прощения, корил себя за то, что не уберег сокровище, что ниспослала ему судьба.

Душа его, ставшая полем битвы, над которым разразилась гроза, превратилась в безмолвную, ледяную пустыню, где даже эхом не отзывались ни его боль, ни радость, где не было места ни скорби, ни надежде.

Разум его словно уснул в оцепенении над руинами его земных привязанностей и стремлений к счастью.

— Это еще одно доказательство того, что тебе уготован иной путь, сынок, — старался успокоить его ректор. — Еще один сосуд, из которого ты должен испить, чтобы отречься от земных страстей, еще один опыт, который предостережет тебя от дальнейших соблазнов.

Эта последняя капля горечи была необходима, чтобы Эугенио твердо стал на путь, ведущий к служению Господу.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся…