Между - [29]
Король: «Она неприступна уже сейчас. Ждать».
Порыв: «Терпеть вражью стену на своей земле?!»
Приказ: «Ждать. Передай мои слова всем, кто способен подчиняться. Пусть ждут. Остальные… они станут быстрой победой для римлян».
Гнев: «Сколько ждать, Марх?! Сколько?!»
Твердость: «Столько, сколько я велю. Ждать, пока римляне перестанут нас бояться. Когда они уверятся, что пиктов легко побеждать. Когда их вал обветшает, как ветшает любое творение человеческих рук. Ждать. Я по горло в напрасной крови. Отныне бессмысленные потери будут только вопреки моим приказам. Отныне я верю не в могущество бессмертных и не в отвагу горцев, но только в собственный расчет».
Вал Адриана отрезал Альбу от Ллогра. По ту сторону стены росли города, на зеленых холмах белели портики римских усадеб со всеми удобствами, включая подогрев полов. Там цвела цивилизация, старательно забывшая о лютой дикости, бурлящей за болотами Девона, за прихотливыми изгибами Северна и уж тем более на каменной твердью Адрианова вала.
Пикты были безумцами. Говорят, в жарких странах, куда только Цезарь и доходил, есть грозное животное с рогом на носу. Его кожу беспрестанно клюют птицы… и иногда до крови. Впрочем, этому диковинному зверю безразличны эти глупые птахи. А раны на коже – что ж, зарастут.
Пикты, осмеливавшиеся на вылазки против Великой Стены, были столь же неопасны. Одни (дурачье!) осмеливались брать Стену в лоб. Другие, поумнее, пытались обплыть узкий перешеек, который она перегораживала, с запада.
Участь и тех и других была одинаковой.
Римляне смеялись над дикарями и гордились своей непобедимостью.
Марх – ждал.
Кромка победы: король Марх
Кто-то из древних сказал: «Короля украшает терпение».
Не помню, кто именно автор этой фразы. Может быть, ее придумал я сам. Только что.
Какой воин опаснее всего для своих? – трус.
Кто опаснее труса? – трус, переставший бояться. Ибо страх заменял ему разум, теперь же не осталось ничего.
Я слышал, что где-то далеко на юге был город, стенами которому служила храбрость его воинов.
Что ж, строители нашей замечательной Стены – явно не из этого города. Их могучее, грозное, великолепное сооружение – это воплощенный в камне страх.
Страх перед дикой Альбой. Страх перед моими бессмертными.
Вы были и останетесь трусами, воины в начищенной броне, расхаживающие по своему неприступному валу. И рано или поздно вы выйдете из-под его защиты. Вы пойдете на север, не боясь нас.
…и вот тогда-то!
Но до тех пор – ждать.
И снова два голоса звучат над Альбой.
Тревожно: «Они строят вторую Стену!»
Удовлетворенно: «Не стену. Всего лишь насыпь. Нет ни каменных стен, ни башен. Просто большой вал».
С надеждой: «Так – нападем?»
Твердо: «Нападем обязательно. Но чуть позже».
Возмущенно: «Но чего ждать теперь?!»
Спокойно: «Всё того же. Пусть они почувствуют себя в безопасности».
Теория относительности по-скоттски: Марх
Если бы я был римским командиром, я бы приказал предать самой жестокой из возможных казней того, кто приказал строить этот вал!
Это только на пиру два жареных кабана больше одного. В лесу два кабана – это риск почти наверняка не добыть ничего. Да и своей жизни лишиться.
Два яблока больше одного. Но два вала – это меньше, много меньше, чем один.
Все воины перебрались на эту навозную кучу, гордо именуемую валом Антонина. А грозный вал Адриана тем временем оплывает. Нет прежних рвов, ветшают и рушатся башни и стены…
Да, здесь перешеек вдвое уже, чем у Великой Стены. Да только там с востока – открытое море, с запада – один остров. А зде-е-есь… при желании можно безо всякой лодки заплыть в тыл к римлянам. С острова на остров, с острова на остров…
Многие круитни так и делают.
Построить стену в гуще островов! О чем думал их командир?! Опьянел от собственной безопасности? Или перепил их южного вина?
Но я подожду еще чуть-чуть. Чтобы Стена окончательно перестала быть грозной.
А эти насыпи мои круитни возьмут одним хорошим штурмом.
Несколько человеческих жизней о нем не было вестей: курганы не откликались даже на зов. Но теперь он вышел к людям сам.
Он приходил к жилищам круитни, являясь в праздники. Его тело не было прикрыто и лоскутом одежды, но ярче любых нарядов и украшений сияли синие узоры силы, змеящиеся от висков до лодыжек. Буйная грива волос, густоте которых позавидовала бы иная женщина, скрывала узоры на его спине.
Он молчал. Он просто подходил к тем воинам – юным, опытным, старым, – кто рвался на штурм вражьей стены. Молча он проводил пальцем по их вискам, плечам, рукам – и от его прикосновения синим огнем вспыхивал священный узор на телах круитни.
Он молча кивал им и – улыбался.
И в улыбке его была смерть римлянам.
…Море яростно хлестало о скалы, тщетно пытаясь поглотить их. Соленые брызги долетали до острых вершин утесов.
О скалы грозные дробились с ревом волны… так то о камень. Песок такой прибой слизывал.
Круитни – или, если вам больше по сердцу благородная латынь, пикты – были такими волнами. А каменный вал остался в безнадежно далеком тылу.
…они могли напасть ночью и перерезать приморский гарнизон.
…они могли бесшумно взобраться на стену.
…они могли объявиться в глубоком тылу и подло напасть сзади.
